Апрель Иваныч догадался, что это была Зинаида, и возвратился домой очень сконфуженный, испачканный углем и с порядочным ушибом в колене.

Он покачал головою, вздохнул, обтерся и лег, не сказав ни слова жене ни в первую минуту, ни тогда, когда Праша через полчаса встала с кровати, надела юбку и кофту и прилегла на коротеньком диванчике. Еще через некоторое время она тихонько встала и неслышными шагами пошла к той же двери, от которой отошел ее муж. Но Праша была осторожнее Апреля Иваныча: она ощупала крючок двери и нашла, что он откинут, тогда она тихо отодвинула дверь и сейчас же ухватила своею рукой руку Зинаиды Павловны и потащил а ее к себе, но та сделала движение, чтоб освободиться, и на этот шум с верхней площадки сразу слетели две фигуры и сразу схватились друг с другом. Это опять были они: "Аплетон" и "Пропилей".

Праша отлично их узнала и еще решительнее вцепилась в Зинаиду и втащила ее назад, а на дверь наложила крючок.

Теперь Зинаида шла без сопротивления и, придя в свою комнатку, тихо села на кровать и закрыла лицо руками.

Праша хотела тотчас же выйти, но Зинаида Павловна сама ее удержала:

– Что же ты уходишь?
– спросила она.
– Лучше теперь и ругай, уж кстати!

– Да как ты это выходишь, что тебя даже вовсе не слышно?.. Этак нас обокрадут.

– Ну и что ж делать?

Зинаида ткнулась лицом в подушку и заплакала.

– О чем же ты плачешь?

– О том, что мне тебя стыдно.

– Что ж, я тебе не мать и не сестра, а племянница...

– Это все равно... Зачем ты замуж пошла? Пока ты не выходила, и я жила прелестно, а теперь вот... поползло и поехало.

– Что же, я тебе помешала жить?

– Скучно стало.

– Отчего?

– Сама не знаю: погляжу на вас - и скучно, а лягу - спать не могу.

– Отчего ж это?

– Не знаю. Сначала дремота, и спать хочу, а потом вдруг как кот... и от кота буркота...

– Молилась бы на ночь.

– Извольте!.. Еще как и молюсь! И батюшке все говорила, и он все, все, все мне разъяснил, как это и называется, что блюд и что преблюдеяние, но все это ничего не значит! Встань, пожалуйста, на стул - задерни занавеской заступницу.

– Не хочу.

– Нет, сделай милость, закрой ее! Праша встала и задернула образ ситцевой занавеской.

Тогда Зинаида Павловна ее попросила:

– Возьми, пожалуйста, достань там сткляночку...

– Неужели еще пить станешь?

– Да нет, что за глупости!.. Там богоявленская вода... Сбрызни меня скорее, сбрызни!

– Не хочу!
– отвечала Праша и, махнув рукой, спрыгнула со стула, чтобы уйти, но Зинаида Павловна схватила своею рукой ее руку и удержала.

– Что это с тобой?
– спросила сконфуженно Праша.

– Вот сделала так и - ничего более... Не пущу!

– А я с тобой говорить не хочу.

– Отчего? Послушай!.. отчего?

– Для чего ты двух держишь!

– Кто их держит? Проклятые!.. один другому шагу ступить не дают.

– Да уж остановись на чем-нибудь!

– Да как же я могу на одном остановиться, когда я их только и вижу, как они вдвоем друг с дружкой сражаются!

– За что же сражаются?

– Ну, что расспрашивать!

– Нет, окромя всяких шутков?

Но Зинаида плакала и, вместо разъясняющего ответа, поцеловала племянницыну руку и опять проговорила:

– Вот и ничего более!

– Ну и прощай!

– Да, и прощай, Пахита, прощай! А когда Праша подошла к двери, она ее окликнула и еще раз сказала:

– Прощай же, Пахита, прощай!

Праша не придала этому прощанию никакого особенного значения, а такое значение здесь было, потому что на другой день Зинаида Павловна, никем не замеченная, исчезла из дома племянницы и уже никогда более к ней не возвратилась.

Детей своих в Петербурге она поручала Апрелю Иванычу, который и в самом деле устроил, что требовалось. Зинаида Павловна отозвалась Праше из Киева. "Не думай, будто я от своих детей убежала, - писала она, - это несправедливо, но меня обидел фершел, который давал не того лекарства от жасминов, и я не захотела оказать себя при замужней дочери, чтоб ей не было стыдно".

Прашу и замужнюю дочь Зинаиды Павловны это известие очень рассердило. Дочь говорила: "Пусть к нам и не возвращается", но Апрель Иваныч заступался за "слабую женщину", и это познакомило Прашу с подозрительностью и ревностью, под влиянием которых она находила большое утешение в том, что такая "слабая женщина" от них отъехала.

С этих пор прошло пять лет жизни тихой и совершенно счастливой, и когда писательский сын был уже в третьем классе гимназии, Апрель Иваныч вдруг стал сбираться к родным в свою "поляцкую сторону" и, несмотря на многие неудобства, уехал туда грустный, а возвратился еще грустнее, и как раз в это самое время пришло ужасное письмо от Зинаиды Павловны, возвещавшей Праше, что она живет тем, что чистит ягоды для варенья и что бог тогда же давно дал ей "двойку зараз, мальчика и девочку".