Я немыслимо испугался увиденного, сразу же выпрямился и поменял выражение лица, нацепив на себя полуулыбку. Чтобы, если не для себя, то по крайней мере для других, выглядеть хоть немного пристойнее и веселее. Но в таком состоянии я продержался недолго и заметил, что все больше и больше избегал многолюдных улиц и сворачивал в проулки, где почти не было прохожих. Там, в этих темных углах, как ни странно, ко мне возвращались хорошее настроение и уверенность в себе. Я шел выпрямившись и с загадочной улыбкой на лице, укрытый защитным колпаком ночи. Только там, вдали от людей, я становился похож на человека.

Время от времени я останавливался перед витриной магазина, но не для того, чтобы посмотреть, что там внутри, а просто чтобы скоротать время. Чье время? Какое время?

Я редко заглядываю в витрины магазинов.

Я не смотрю на то, что там выставлено, но не потому, что мне это не интересно, а потому, что это может меня расстроить.

Например, я один из немногих, кто считает, что мода подчиняет себе разум. Поэтому я редко рассматриваю витрины модных магазинов, чтобы не потерять рассудок. Я не заглядываю в витрины и потому, что есть еще одна опасность — я могу увидеть то, что мне понравится, но будет не по карману.

По этим причинам я смотрю на витрины магазинов только для того, чтобы увидеть в них свое отражение, свою тень и выпрямиться, точно так же, как я иной раз пытаюсь увидеть себя со стороны.

Я перестал горбиться, но весь превратился в тень. Я видел контур, но не видел его наполнения. И так, тенью, я начал проходить по витринам. Редкие машины лишь указывали мне дорогу — больше ничего. Я думаю, что они также несут некоторую ответственность за то, что произошло потом, то есть, если бы они двигались в обратном направлении, может быть, и я бы вернулся назад или, по крайней мере, изменил порядок и цель передвижения. Например, заметил бы, что улица, по которой я иду, ведет меня в направлении, противоположном тому, по которому я хотел идти. Но куда я хотел идти? Подальше от Марты? А поближе к кому? Господи, спаси и сохрани!

Если смотреть с этой точки зрения, мне бы надо было выбрать другую улицу, с односторонним движением или хотя бы с ночными липами, или с еще не зацветшими японскими вишнями, чтобы, по крайней мере, получить приятные сенсорные ощущения, пока я иду, пока я бегу. Но я выбрал именно ту, по которой шел той ночью, как будто кто-то нарочно повел меня по ней, как будто специально направил меня.

Чтобы нарушить однообразие, я повернул налево. Затем я еще раз повернул налево и, наконец, направо. Потом снова направо, потом налево. И еще раз налево. Или направо? Затем я поднялся по каким-то ступенькам, спустился по каким-то ступенькам и подумал, что неплохо бы и мне перестать разговаривать с Мартой. Так было бы лучше всего.

Я все еще смотрел, как моя тень скользит по гладким поверхностям стеклянных витрин, думая о том, что случилось с Мартой, как внезапно услышал какой-то шорох и увидел, опять-таки внезапно, как моя тень вошла в широко открытую дверь и исчезла в темноте.

Это внезапно, казалось, разбудило меня от моей меланхолической депрессии, и я остановился, чтобы посмотреть, что происходит.

Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что, когда я проходил мимо одного из бесчисленных магазинов, одна дверь, из тех, что реагируют на датчики и разъезжаются автоматически, без предварительного уведомления и без всяких объяснений — открылась!

И вот моя тень шагнула туда, а я остался на улице, ошеломленный происшедшим!

Было уже за полночь, и магазины давно закрылись, по крайней мере, в той части города, где я находился. Я посмотрел налево и направо. Нигде ни души. Я заглянул внутрь через настежь распахнутую дверь, перед которой стоял, и увидел только слабо освещенное помещение — в тусклом свете лампочек едва угадывалась внутренность магазинчика. И что же теперь?

Действительно, в тот момент я мог просто пойти дальше, и то, что я увидел внутри магазина, могло стать лишь предметом размышлений, которые занимали бы меня в течение нескольких дней, ну, может быть, недель.

Это правда, что я мог бы уйти, и тогда моя жизнь выглядела бы совершенно иначе.

Если бы было так!

Но все пошло по-другому. Я остановился. Почему? Просто потому, что у меня появилось желание войти внутрь! Одновременно с желанием уйти отсюда. Итак, у меня было два желания, и теперь они боролись между собой перед открытой дверью. Я понимаю желание уйти, но откуда взялось желание войти?

И вот я оказался перед самой большой и самой мрачной дилеммой в мире — какое-то время сомнение удерживало меня на месте перед открытой дверью, перед неизвестностью, перед опасностью.

Давайте расставим точки над i.

Я никогда в жизни не воровал… может, только в детстве… по мелочи… фрукты и что-нибудь вроде того. Одна из причин, конечно же, заключается в том, что я происхожу из среднего, трудящегося, класса, который в то время отличали высокие моральные ценности и этические добродетели. Ладно, они основывались больше на идеологии, чем на религии, и поэтому сегодня, когда после окончания фазы идеологического давления религия переживает возрождение, эти ценности по логике вещей должны бы подняться на еще более высокий уровень, будучи поддержанными христианскими принципами. А все мы знаем, каковы этические взгляды и моральные принципы христианства относительно того, что касается воровства. Если принять во внимание все это, плюс мое высшее образование, которое во второй половине двадцатого века было гарантировано государством, плюс мою благоприобретенную тягу к назидательным сентенциям и интерес ко всему вокруг, унаследованный от родителей, то можно с уверенностью сказать, что я среднестатистический представитель среднего класса, чей императив — безгрешность.