Тварь, смахивающая на цирквого медведя, привыкшего ходить на задних лапах, даже не рыкнула на попадания. Только прикрыла ручищей голову и оказалась рядом в два прыжка.

Было жутко больно. А как еще, когда почти звериные когти вспарывают бок, тянут на себя и швыряют внутрь проулка-тупичка? Вот так, никакого геройства и подвигов. Как же вышло, что я жив, здорово и даже цел? На то имелось целых три причины.

Рыжий Смитти подхватил вендиго. Да, злобного вечно голодного духа, вселяющегося в людей. К моменту, когда я напоролся на чудовище семи футов ростом и рвущее людей руками, Смитти уже был мертв. И вместо, пусть неприятного, боксера-тяжеловеса – меня атаковал неупокоенный мертвец. А старший детектив Макнамара ошибся, приписав все убийства в Бронксе кому-то из немногочисленных оборотней Ночного города. И бросил все силы на них. Это причина первая.

Джон Доу, охотник за головами и мастер в убиении нечисти, гастролирующий по всем Штатам, быстро смекнул что к чему и приперся в Ночной город угробить тварь. В его пятизарядном карабине имелось пять пуль из мертвячьих пальцев, залитых серебром. Доу отыскал вендиго, пока детективы искали лохматых злых тварей, разбежавшихся по окрестностям, а мне, как патрульному, Макнамара был неуказ без одобрения Кэпа. Доу отыскал вендиго и из-за случайности погиб первым, успев заорать «мама». Это причина вторая.

Чертов Блэкстоун и его непонятный подарок, случившийся в переходе между мирами, не дали мне умереть от болевого шока и не потерять сознания, когда шлепнулся прямо у карабина Доу. И все пять зарядов ушли в цель, отправив вендиго к чертовой матери, а Рыжего Смитти, после осмотра его нашими коронерами и экспертами – в топку при участке. Такая вот причина номер три. И, на самом деле, никаких подвигов, чистое везение.

Но как же было больно…

– Эй, большевик краснопузый, утомился искать злодеев? Не поверишь, насколько сильно мне хотелось выдрать лист из записной книжки, скрутить и воткнуть тебе в ухо, чтобы поджечь. И посмеялись бы, и накопившаяся сера вытекла. А ты проснулся.

Ха-ха-ха, как смешно.

– Иди к черту, лях поганый.

Межинский не оскорбился. Мы с ним частенько общались на одной волне. Не знаю, порадовался ли он моему приезду, но вышел встретить лично.

– Уважаемый Ворон, не желаете кофе?

Значит, я все же заснул, в черт пойми какой раз просмотрев свое незабываемое знакомство с фауной Ночного города. Да… такое не забудешь.

Я прикурил, нащупав сигарету с зажигалкой.

– Кроу, глупый ты чекист, ты убьешь сам себя, ты в курсе? – Межинский, не отходя от машины, все похохатывал.

– Пше очень неприятно.

– Не умеешь пользоваться самым красивым языком нашего мира, так не суйся. Пойдем, поговорим, ты же не просто так приехал?

Да, не просто так.

Я выбрался, глядя на него, как всегда в аккуратной тройке, с галстуком в тон жилету, с аккуратным пробором, офицерской выправкой, породистым лицом и ухоженными усиками. Усики, на мой взгляд, были чересчур блестящими, но кого волнует мое мнение?

Межинский приглашающе махнул, уступая дорогу. Абак уже скрылся за тяжелой дверью клуба и мне стоило поторопиться. Неизвестно, сколько я спал, но солнце подбиралось к зениту. Прав Ворон, стоило больше отдыхать.

– Информация? – уточнил, с места в карьер, Межинский.

– Да. Ритуальное убийство, тело нашли в Маленькой Италии, в подвале-холодильнике Тони Бритвы.

– Он расстроится, когда узнает.

Конечно, расстроится. К его делам мертвую красивую секретаршу не пришьешь, но осадок из-за ублюдков, загадивших кровью его собственность, пока сам Тони за решеткой ждет суда… Я бы точно расстроился.

– Считаешь, я что-то знаю?

Я даже не смотрел на него, чтобы определить эдакую поганенькую фирменную ухмылку.

– Очень уверен в этом.

Межинский не ответил и приоткрыл дверь. Человек воспитания, что и говорить.

Межинский считал меня русским с первой встречи. Мы даже вместе подрались из-за его непонятного благородства, подрались с небольшой бандой так себе Старых, сильно разошедшихся и чуть нас не победивших. Чернокнижник и странный ублюдок, сумевший не погибнуть между мирами, схваченный демоном против совершенно странных жителей Ночного города. Если бы не патрульные, хана бы нам, ведь Межинский весь из себя благородный. Мы умылись, понаблюдали за ссадинами, проходящими на глазах и как-то зауважали друг друга.

Межинский сразу начал именовать меня «большевиком», «чекистом», «комиссаром» и прочими эпитетами. Я, кроме поганого ляха, ничего не мог придумать, а Межинский, обычно, криво хмыкал и не обижался.

В большем зале «Тихого леса» оказалось прямо пустынно. Зеленели красивые длиннолистные пальмы в кадках, вьюнок оплетал темные стропила потолка и такие же колонны, начищенный паркет блестел, скатерти резали глаз белизной и над всем царством респектабельности мягко плыли звуки рояля. Живые, не записанные на пластинку джук-бокса или идущие по ти-ви.