— Я не хочу это обсуждать. — Катя быстро отрезала.

— Ну правильно, давай, Ваня, давай. Как доходит до обсуждения, так мы ничего не хотим. Может, ты начнешь покупать подгузники на ту часть, которую ты зажимаешь от аренды квартиры? Вань, мы уже миллион раз с тобой это обсуждали. Я откладываю эти деньги на учёбу для Ирочки. Ей ещё и жильё понадобится.

Иван фыркнул.

— Езжай куда хочешь, только денег я не дам. — хотелось сказать, что им хватало, если бы Иван половину своей зарплаты не тратил на выпивку. Но такие заявления последнее время Ивану делать было опасно. До откровенного рукоприкладства ещё не доходило, но Кате казалось, что ещё немного, и Ваня отомстит ей за то, что она загнала его в безнадегу. Именно такими фразочками последнее время стал кидаться Ваня, которого не слишком жаловали и без того копеечной работе пожарного. Тогда мы поедем, когда Ирочка проснётся.

— Пива мне купишь? — спросил Ваня… "

— Нет — ответила Катя. — Прекращай.

— Ах, вот значит как?! Я у нас значит в семье единственный кормилец, моим просьбам отказывают?

— Ты перебираешь, прекращай.

— Это ты сделала меня таким, грубым, бесчувственным. Разве не ты хотела, чтобы я стал тверже?

— Не заводись, Ирочка спит.

— Да мне плевать. Я пойду покимарю, меня что-то разморило, пока солнце в зените.

— Ещё бы, столько пить.

— Да что ты заладила, всего три бутылочки. Надеюсь, что когда вы вернетесь, у меня будет пиво. — сказал Иван, взяв Катю за подбородок. Он замахнулся, но остановился, не ударив пощечиной. Катя со злобой взглянула на Ивана, слизнув маленькую капельку крови, выступившую на её губе. Он взял её за подбородок, не сообщил.

— Не перечь мне. Это ты сделал из меня монстра. Так что просто привези мне долбаное пиво. Иван ушёл в дом, Катя же осталась сидеть на веранде, дожидаясь, пока он уснет.

Катя дождалась, пока Иван уснет. Ей не хотелось отвечать на его дурацкие вопросы. Она взяла малышку и, посадив её в корзинку на заднее сиденье, закрепив ремнями, вывела машину из двора. Для этого она подняла деревянную балку, запирающую ворота, выехала и закрыла ворота поставив тяжелую щеколду обратно. Рядом с креслом ребёнка Катя закинула собранную ещё утром сумку, затем она села на водительское сиденье своей достаточно измотанной за год машины и выехала из поселка.

Дорога была длинной. Минут пятнадцать она ехала до жилых построек, а потом ещё около двух часов ей нужно было без остановки ехать по трассе, чтобы добраться до города. Примерно через часа полтора на горизонте показались высотки. Катя завернула в торговый центр, расположенный сбоку от трассы на въезде в город.

Она подняла тяжелую корзинку с дочкой. Добравшись до верхнего этажа, Катя нырнула в узкий коридор. Там она вошла в дверь для матери и ребёнка. Катя бывала здесь часто и знала, как всё устроено. Закрывшись изнутри, Катя положила коляску с дочкой на специальный столик, вынула её, поменяла пелёнки. Затем она поставила рядом сумку, открыв которую, достала красивое платье, слегка поношенное и выцветшее в некоторых местах, но всё еще хранящее в себе былую красоту.

Катя переоделась, убрав ненавистные ей деревенские вещи в сумку. Она вышла в зал, чтобы направиться в свое любимое кафе. Это не был ресторан, простое сетевое кафе, в котором Катя заняла своё любимое место. Она заказала кружку латте и медовик. Ложечка в её руке тряслась. Катя не выдержала — она обхватила лицо руками и заплакала. Как же дорого ей обходится месть Олегу и как же она ненавидела Ивана. Но уйти раньше, значило проиграть навсегда, признавшись в том, что она не только потеряла бессмысленные отношения с ним, но и на то, что ещё один год она потеряла уже по собственной воле.

А ведь она думала, что всё выдержит. Его срывы, когда, воодушевленный деревенской жизнью, Иван, стал делать первые свои шаги, такие неумелые с кучей ошибок. И Катя во всём старалась поддерживать его. Она сдала квартиру и поначалу все деньги уходили на то, чтобы как можно быстрее подготовить дом к жилью, но затем Иван начал пить. Оказалось, что он был готов трудиться в поте лица, но только до первой неудачи. Когда всё пошло наперекосяк, он взялся за бутылку, и поначалу это была одно-два пива в неделю, потом два-три, затем три бутылочки в неделю превратились в бутылочку каждый день. Практически всё время, которое он проводил вне работы, он пил, и это замечала не только Катя, но и его начальство, которое не стало повышать его после полугода работы, хотя кадров было мало, и у него были все шансы.

Никто не сделает начальником бригады человека, который выходит на службу с перегаром и трясущимися руками. Было удивительно, что его пока не уволили, но Катя знала, что это лишь вопрос времени. Да, в деревне никто особо не желал работать пожарными, но здесь были свои требования субординации, а поведение Ивана становилось только хуже и хуже. Пиком всего стало рождение дочери. Иван стал замкнутым, он всё больше проводил время, занимаясь ремонтом каких-то непонятных вещей. Вот уже три месяца он пытался закончить сарай, то и дело уходя туда с бутылкой пива. Весь его энтузиазм куда-то исчез, он делал всё неохотно, особенно то, что просила его Катя.

Катя сказала ему, что будет откладывать деньги на учёбу дочке. На самом же деле она откладывала деньги на побег. Они так и не поженились, и дочь росла в гражданском браке, но Катю всё ещё останавливала одно — она была безработной матерью-одиночкой, и судя по тому, что говорил пьяный Иван, он мог повлиять на её родительские права.

Однако, сегодня ее терпение лопнуло. Когда Иван проснётся, первое, что он увидит, будет небольшая записка, лежащая на столе. На ней, Катя от руки написала следующее ещё вчера вечером: