Конечно, отец был и моим учителем. После слов мама и папа, которые я прочел в детстве, первыми словами были слова «командировочное удостоверение», «пропуск». Влияние отца проходит через всю мою жизнь, неосознанное мною в раннем детстве, позже – завораживающее и так мне необходимое и всегда недостаточное в последние годы его жизни. Впервые стихи Пушкина я услышал от отца. Не просто услышал, а благодаря частым повторениям, запомнил на всю жизнь. Отец знал наизусть множество стихов и в минуты отдыха очень любил декламировать. Память, как я уже говорил, была у него превосходная. Он помнил всего «Евгения Онегина», «Руслана и Людмилу» и еще многое другое. Отец читал по памяти Маяковского и эпиграммы Бернса, пел песни, романсы, арии из опер, русские народные песни. Он пел дома, когда не было посторонних, или в лесу, и, как я понял позже, частенько немного искажал мелодию, но это не мешало ему получать удовольствие от пения.

В возрасте двадцати лет я был уверен, что отец знает все. У него можно было получить четкий, исчерпывающий ответ практически на любой вопрос. И не только по физике, но и по истории, философии, литературе. Он действительно знал и помнил чрезвычайно много, но поразительнее всего было то, насколько все вокруг было ему интересно. Что такое гало? Почему кристаллы льда на оконном стекле имеют такую, а не иную форму? Какова природа северного сияния? Существует ли кожное зрение? Что такое шаровая молния? И еще множе ство других вопросов, на некоторые из которых он находил ответы самостоятельно и быстро, и тогда особенно был доволен, на другие знал ответы из книг, по поводу третьих высказывал интереснейшие гипотезы. Он неизменно стимулировал изучение загадок природы, организуя соответствующие исследования или поддерживая того или иного ученого. Он был внимателен ко всему новому и чуток к людям, занимавшимся спорными, проблемными вопросами.

Помню, была у нас такая детская игрушка – маленькая металлическая лодочка, в которую вкладывалась таблетка сухого спирта. Лодочка ставилась на воду. С кормы у нее торчало две трубочки. Спирт поджигался, и лодочка толчками двигалась по воде. Отец долго обсуждал возможное устройство лодочки, предлагая различные объяснения механизма ее движения. Чем закончилось обсуждение, я не запомнил. Много лет спустя, я нашел в отцовском столе рентгеновский снимок той лодочки, на котором отчетливо было видно внутреннее устройство игрушки. Значит, отец получил ответ на свой вопрос.

Мне особенно хочется подчеркнуть удивительное качество отца – способность просто и понятно объяснять любые явления, любые физические законы. В одно лето, когда я еще учился в школе, отец целый месяц провел с нами на даче в Мерево (под Лугой). Мы ходили и ездили за грибами, которые отец обожал собирать, катались на лодке по реке, любовались полевыми цветами, которые он любил, особенно васильки, ездили на Череменецкое озеро, в Псков. На фоне этих интенсивных развлечений отец прошел со мной весь курс физики. Разговоры о физике велись в машине во время езды по лесным дорогам, у речки, вечером в доме.

Отец очень любил ездить на машине. Собственная машина подвилась у нас в 1953 г., но поскольку водительских прав у отца еще не было, мы выезжали в загородные прогулки на Карельский перешеек, под Лугу, в Павловск, Пушкин всегда с бессменным Петром Владимировичем Прокофьевым – шофером, возившим отца и на служебной машине до конца его жизни. Позже отец получил водительское удостоверение и ездил за город уже самостоятельно, всегда с мамой. За рулем он отдыхал от забот. У него была великолепная реакция, водил он машину превосходно – ни одной дорожной неприятности за пятнадцать лет! По мнению мамы, у него как у водителя был всего один недостаток – любил ездить по плохим проселочным дорогам. Достаточно было возникнуть сомнению в возможности проехать по дороге, как отец обязательно сворачивал на нее. Нередко машина застревала. Последнее обстоятельство и беспокоило маму. Отец с больным сердцем вынужден был поднимать машину домкратом, подкладывать под колеса ветки, сучья, камни. Чтобы избавить отца от этих трудностей, в поездку обычно приглашали сыновей или кого-нибудь из молодых аспирантов.

Отец очень любил Павловск, рядом с которым, в Тярлеве, находилась когда-то дача семейства Константиновых. Помню, как после войны отец со мной и моим старшим братом Александром, названным в честь Александра Павловича, ездил в Павловск на выходной день. Ехали мы поездом. Здание вокзала в Павловске было разбито, да и весь Павловск нес на себе следы недавней войны – остались только стены дворца, руины павильонов, изувеченные снарядами стволы деревьев. В аллеях ни одной статуи. Отец тогда рассказывал, что вот это место называется «Двенадцать дорожек», здесь в центре стояла статуя Аполлона, тот павильон называется «Супругу благодетелю» (так он называл мавзолей), а это – «Конец Света». Он с наслаждением бродил вдоль речки Славянки и вспоминал, как мальчишкой нырял с плотины. Приезжал отец в Павловск и зимой, чтобы покататься на лыжах, и летом, и осенью, которую особенно любил, когда павловский парк расцвечивался совершенно невообразимыми красками осенней палитры.

Бывали мы тогда с отцом в Пушкине, где голые обгорелые стены Екатерининского дворца даже на меня, мало что смыслившего мальчишку, произвели угнетающее впечатление. Ездили и в Петергоф.

Помню еще одно замечательное путешествие – поездку в Пушкинские горы, село Михайловское, Тригорское. Не было еще асфальта, не было и туристического бума, все было наполнено спокойным, поэтичным деревенским воздухом. Усадьба поэта находилась еще в запустении, помещичий дом не восстановлен. Бродили по лесу, в тишине, и отец с упоением читал Пушкина. Понятие поэзии, любовь к стихам, связаны у меня и с этими поездками и прогулками, инициатором и душой которых всегда был отец.

В нашей семье отец всегда был главным, высшим авторитетом. Его авторитет основывался не на окрике или чтении нотаций. Он вызывал безоговорочное уважение к себе как самый знающий, самый интересующийся. Чем больше я отдаюсь воспоминаниям, тем острее чувствую, сколь много мне дал отец, хотя я и не всегда осознаю это в полной мере. То, что отец прошел со мной курс физики, определило мою дальнейшую судьбу. Я пошел учиться на физико-механический факультет Ленинградского политехнического института. Как отец относился к моим успехам и неудачам? Не хвалил и не ругал, но если мне что-то удавалось, я чувствовал, что он был доволен. И сейчас, оценивая все, что я делаю, я невольно задаюсь вопросом: а был бы доволен мною отец?

Конец ознакомительного фрагмента.