Она хмыкнула и её глаза неожиданно блеснули:

– Это так замечательно! Прости… я слишком люблю свой язык, – она смахнула что-то вроде слезинки. – Как ты, по-французски не говорит, наверное, никто! Ты делаешь ошибки, но говоришь с увлечённо, искренне, без страха и почти без акцента. Это удивительно. Ты знаешь столько забытых слов, у тебя язык библиотеки, а не улицы. Уверена, через год ты будешь говорить, как лучшие из парижан!

Я решил не смущаться:

– Постараюсь!

– Как бы я хотела хоть чуть-чуть выучить русский и ещё раз приехать в Россию…

– Знаешь, – перебил я, – мне вспомнилось твоё первое письмо. Я его в декабре прошлого года получил. Ты про мою квартирку на одиннадцатом этаже писала. Так забавно, будто я в ней живу словно пророк Илья в башне, и ворон приносит мне еду.

Она засмеялась:

– И ещё я тогда пообещала показать тебе Париж.

– Да, в твоём маленьком автомобиле. И даже его нарисовала. Помнишь?

– Конечно, помню и покажу обязательно. Но завтра у нас другой план.

Засыпал я посреди плывущих в воздухе зданий, арок, бульваров, потоков машин.

На следующий день мы отправились на «Левый берег» – средоточие картинных галерей и художественных салонов. В витринах стыли «последние крики» искусства: инсталляции, уродливые манекены, скабрёзная мазня на холстах, мерзкие «объекты», для которых и названия нет.

– Неужели кто-то это покупает? – повернулся я к Брижит. – Ведь это полное самоотрицание авангарда. Его последний выдох. Дальше разложение заживо…

– Ну, я с тобой не согласна. Творчество неисчерпаемо. Какие-то частные музеи будут покупать, крупные маршаны, Министерство культуры. Проходят огромные выставки. Ты просто не знаешь. Люди со всего мира съезжаются взглянуть на новейшее из самого нового.

– Может, это просто снобизм? Или ожидание чуда? Мне кажется, гениальных открытий уже не будет…

Брижит отчаянно замахала на меня рукой.

– Ну ладно, прости. А каких художников готовят в вашей знаменитой Академии – в Эколь де бозар? Неужели там не учат технике рисунка, живописи? Ведь нужно уметь руками работать, развивать глаз, а не только выставлять «концепты» и творить симулякры. Нынешнее искусство отвратно, потому что стремится не к вершинам – красоте, святости, человечности, – а к всевозможной жути.

– Может быть, ты по-своему прав, но слишком строг. Я с этим не согласна. Пойдём заглянем в Академию, тут недалеко.

Дворы были уставлены мольбертами: студенты заканчивали годовые работы, рисовали античные скульптуры и полуобнажённых натурщиков в древнегреческих тогах. Контраст с галерейными витринами был впечатляющий. Лет через пять мы с русским художником из Кёльна вновь заглянули в Эколь де бозар и ужаснулись. Сентябрь. На дворах, заросших травой, ни души. В широченных коридорах Академии также. На втором этаже я постучал в первую же дверь высотой с одноэтажный дом и заглянул в громадный зал. Несколько студентов подняли головы от компьютерных экранов, преподаватель встал из-за стола с компьютером и шагнул мне навстречу. Я вежливо спросил что-то о стажировке иностранных студентов, о классах живописи и графики.

– Мсьё, у нас давно не преподают живопись и рисунок… – он не мог скрыть недоумения.

Пришлось признаться:

– Мы из России.

– А-а…

– А что же здесь изучают?

– Компьютерную графику, дизайн, полиграфию…

– И всё? – тут уж я не смог скрыть удивления.

– Это именно то, что востребовано в современном мире, – преподаватель ядовито усмехнулся.

В ответ я усмехнулся столь же ядовито, громко произнёс: «Браво!». Извинился за беспокойство и закрыл за собой тяжёлую дверь в морг изящных искусств.

Мне думалось, что Брижит, Филипп, их друзья из художественной богемы не могут не понимать, что во Франции закапывают в грязь великое искусство – душу западного мира. Я попытался об этом сказать. Брижит меня остановила:

– Не хочу с тобой спорить. Нельзя так преувеличивать и пытаться остановить время.

Мы шли по бульвару Сен-Жермен. Брижит сменила тему:

– Смотри, это Сен-Жермен-де-Пре, самая древняя романская церковь Парижа! В честь неё назван бульвар или в честь этого покровителя Парижа. Не знаю точно. А на углу, смотри! Это знаменитое кафе «Дё Маго». Давай зайдём! Там свободных мест почти никогда нет, но мы схитрим. Просто заглянем.

Она шагнула с террасы внутрь, поманила меня и шепнула:

– Вон на колонне фигурки двух китайцев. Это и есть «два маго».

Тут же огляделась по сторонам. К нам подскочил официант:

– Мсьё-дам, свободных мест нет. Вы заказывали столик?

– Нет.

– Ну, тогда…

– Понятно, спасибо. Извините.

Мы выбрались на бульвар мимо сидящих вразвалку жизнерадостных туристов, жующих детей и скучающих одиночек.

– Тебе нужно было обязательно увидеть это место и запомнить, – Брижит смотрела с улыбкой то на меня, то на кафе. – Тут десятилетиями бурлила жизнь, с десяток мировых гениев побывало: Пикассо, Аполлинер, Леже, Жид, Сент-Экзюпери, Хемингуэй. Ну, и ещё многие. Симона де Бовуар, Сартр…