— Нет, воевать, — возразил Вознесенский. — Но в сфере экономики. Это полностью согласуется с нашей борьбой за мир. Мы все хорошо помним ваши слова: «Первая мировая война вырвала одну страну из капиталистического рабства, вторая — создала социалистическую систему, третья — навсегда покончит с империализмом». Мы выиграем третью мировую войну не на полях сражений. Преимущества социалистической плановой системы признают даже наши враги. В этой войне, как и в любой другой, нужно использовать все возможности для победы. Участие в плане Маршалла дает нам такую возможность.

Сталин поднялся и прошелся по залу, где проходило заседание Политбюро, посасывая незажженную трубку. Он никому не разрешал курить на заседаниях Политбюро. Не курил и сам.

— Я понял вашу точку зрения, товарищ Вознесенский, — помолчав, проговорил он. — Я понял точку зрения всех членов Политбюро. Продолжим, товарищи, заседание…

Когда повестка дня была исчерпана, Сталин кивнул Молотову:

— Зайди ко мне. И ты, Лаврентий, тоже…

Вернувшись в свой кабинет, он закурил папиросу. Как бы в продолжение своих раздумий удрученно покачал головой:

— И это — Политбюро! Твою мать! Высший орган страны победившего социализма! Ленин бы перевернулся в гробу!.. Если бы лежал в гробу… Тебе, Вячеслав. На заседании Совета Министров иностранных дел заявишь: «Любые формы международного сотрудничества могут быть основаны только на уважении национального суверенитета всех государств, на принципе невмешательства во внутренние дела в любых формах, в том числе и в виде контроля за расходованием финансовой помощи. Это относится и к так называемому плану Маршалла. Советский Союз и страны социалистического лагеря не допустят никакого диктата со стороны американского капитала». Я достаточно ясно выразился?

— Они нас пошлют, — заметил Молотов.

— Нет, — резко возразил Сталин. — Это мы их пошлем!

— Они потребуют расплатиться за долг по ленд-лизу. Это почти девять миллиардов долларов.

— Долг по ленд-лизу? — переспросил Сталин. Он выставил перед носом Молотова кулак правой руки и ребром левой ладони рубанул по сгибу локтя. — Вот им, а не долг по ленд-лизу! Вот им девять миллиардов долларов! Мы расплатились за них кровью русских солдат! Понял?

— Так и сказать?

— Да! Именно так и сказать! Советский Союз никому ничего не должен! Он за все расплатился кровью русских солдат!

Он помолчал, остывая, и кивнул:

— Все. Можешь идти.

Молотов вышел.

— Располагайся, Лаврентий. Докладывай.

Минут пятнадцать терпеливо слушал. Потом прервал Берию:

— У меня уже все твои плутонии, графитовые стержни, тяжелая вода, факторы мультипликации и масспектрографы в печенках сидят! Чего тебе не хватает? Денег? Материальных ресурсов? Людей?

— Всего хватает.

— Тогда почему я все время слышу о процессе, а ничего не слышу о результате?

Берия пожал плечами:

— Если дать женщине даже девять мужей, она все равно не родит ребенка за месяц.

— Американцы сделали бомбу за три года.

— За три с половиной, — поправил Берия.

— А мы мудохаемся уже шестой год! Я спрашиваю: будет конец?

— Будет.

— Когда?

— В августе сорок девятого года.

— Вот как? Может, и день скажешь?

— День сказать не могу. Зависит от многих факторов. В том числе и от метеоусловий и направления ветра.

Сталин внимательно посмотрел на Берию:

— Август сорок девятого. Я записал. Эта бумажка будет все время у меня перед глазами. Ты хорошо подумал?

— Да. Я подготовил два списка. В первом моя фамилия стоит последней. Во втором — первой.

— Что за списки?

— Первый — на награждение. Если испытание пройдет успешно. Второй — на расстрел. Если ничего не получится.

— Это неправильно, — подумав, сказал Сталин. — Из второго списка можешь себя вычеркнуть. Потому что я не расстреляю тебя. А утоплю в той самой тяжелой воде! Ясно?

— Ясней не бывает. Разрешите продолжать доклад?

Сталин только отмахнулся:

— Хватит с меня. Основное ты доложил. Вознесенский считает, что мы сможем выиграть третью мировую войну мирными средствами. Ты тоже так думаешь?

— Я буду думать об этом после августа сорок девятого года.

Сталин кивнул: ступай.

Выходя, Берия оглянулся. Сталин усаживался в кресло: поправлял сафьяновую подушечку, ерзал, пристраиваясь. Берия вдруг понял: старик. Седой. Рябой. Кости старые. Старик!