Об этом же он интересовался и у натерпевшейся страха Тони, воскрешая в её памяти пережитые ею жуткие минуты. Но она помнила ещё меньше Гриши, так была перепугана. Хотя в первые дни после случившегося она едва ли не в каждом встреченном молодом мужчине в кепке видела одного из своих несостоявшихся насильников.

Где-то дней через десять Грише уже было позволено выходить на прогулки, и они с Тоней неспешно бродили по засыпанным палыми листьями дорожкам территории больницы: Гриша лежал в расположенном неподалёку от его дома институте скорой помощи им. Склифосовского. Впрочем, местные аборигены называли её на прежний лад Шереметьевской больницей, по имени отстроившего её более столетия назад графа.

А в начале зимы Гришу выписали. Домой его сопровождала Тоня, по случаю такому прогулявшая занятия в институте: она училась в Московском институте новых языков, сокращённо МИНЯ, где, кстати, преподавали её родители. Они и благословили дочь на этот прогул, строго-настрого наказав ей доставить Гришу, домой в целости и сохранности.

Алёна в этот же день, так уж совпало, забирала из подмосковной больницы Петра, которому было запрещено возвращаться на прежнее место работы на коксогазовом заводе. Выглядел он неважно, в продуваемой насквозь ветрами больнице этой он ещё и воспаление лёгких подхватил, исхудал, позеленел и еле держался на ногах. Потому сразу в Москву не поехали, Пётру такая дорога пока не под силу была. Решили ночь провести с его стариками.

…Морозный воздух кружил голову, Гриша, одетый в тёплый овчинный тулуп, шёл в сопровождении Тони по Сухаревке. Он будто другими глазами смотрел вокруг. Казалось, что изменилось здесь едва ли не всё, и в то же время ничего, в общем-то, не изменилось. Разве что подрос на пару этажей многоэтажный дом, строившийся неподалёку от кинотеатра «Форум». Надстраивали на этаж-другой и двухэтажные дома, расположенные по обе стороны Сухаревки, которая сделалась гораздо шире прежнего, за счёт того, что возле выходивших на неё домов ликвидировали палисадники. А сама улица, тоже, как и Гриша, была подвергнута серьёзной операции. Разрезавшие её посередине рельсы были выкорчеваны и вместо привычных трамваев теперь по ней катили автобусы да троллейбусы.

Гриша был очень рад вот так неспешно идти вместе с любимой девушкой (он пока что не признался ей в любви, но собирался сделать это в ближайшее же время). Он немного стеснялся своей комнаты-коморки, стеснялся, что Тоня узрит всю её убогую обстановку. Но нельзя же было сказать ей перед подъездом: спасибо, далее я пойду сам!

Однако Тоня, казалось, и не обратила внимания на всю неприглядность старого обшарпанного дома, где располагалось общежитие извозчиков, и на само помещение, в котором проживали Митричевы.

Дома никого не было, даже Павлика. Ему старший брат категорически запретил пропускать школьные занятия, сказав, что благополучно доберётся до дома сам. Разумеется, не было и Алёны, уехавшей к мужу. Зато Арон Моисеевич точно поджидал своего юного соседа. Как только Гриша с Тоней появились в тесном, загромождённом всяким хламом коридоре общежития, как он выскочил откуда-то, как чёртик из табакерки. Одетый в тёплую клетчатую рубашку, ватные штаны и валенки, голенища которых были срезаны, он принялся преувеличенно радоваться возвращению Гриши, восхвалять его геройский поступок и, быстро смекнув, кто идёт рядом с героем, воскликнул, что ради такой девушки можно было сразиться и с большим количеством бандитов!

Наверно потоки восхвалений ещё долго бы лились на юные головы, но тут в коридор вышла тётя Аглая Колупаева. Она расцеловала молодых людей (с Тоней она познакомилась ещё в больнице), всплакнула и повела их к себе в комнату.

– Голодные, небось, а у меня и щи ещё горячие, и пироги с ливером поспели. Идёмте, мои хорошие, покушаете. А Павлик вернётся, поймёт, где мы.

Арон Моисеевич, прервавший на полуслове свои хвалебные речи, ещё немного потоптался в пустом коридоре и ушёл к себе, что-то бормоча себе под нос и размахивая руками.

6

В авиацию Григория Митричева не взяли, как и в армию вообще. Не прошёл медкомиссию. Успокоили, правда: через годик, через два, когда здоровье его окончательно окрепнет, его охотно возьмут. Может быть, даже и в авиацию. А пока займись чем-нибудь другим, посоветовали в военкомате.

Другим… Гриша не мыслил себе без авиации, как и многие ребята его поколения. Его заветной мечтой было стать военным лётчиком. И вот мечта эта гибла на глазах. А ведь он прекрасно себя чувствовал, последствия страшной раны никак не беспокоили его. Но врачи почему-то ему не верили, а верили каким-то бумажкам, в которых неизвестно что было написано! Через годик, через два… Легко им говорить, а что ему делать эти два года? Поступить в институт, как советовала переживавшая за него Тоня, и слушать изо дня в день лекции в компании девчонок?

– У нас не только девчонки, есть и парни, – возразила ему Тоня.

– Парни должны в армии служить, – Гриша был категоричен.

– Что, все что ли? – Тоня едва сдержала улыбку.

Они с Гришей прогуливались по Цветному бульвару перед тем, как отправиться в «Форум» смотреть «Весёлых ребят». О билетах Гриша позаботился заранее, отстояв длиннющую очередь, чуть ли не двумя плотными кольцами обнимавшую прямоугольное здание кинотеатра.

– Все! – отрезал Гриша. – Как можно не хотеть служить в армии? – недоумевал он. И с презрением подумал о ненавистном не только ему, но и всем ребятам Троицкой улицы Шурке Шишкове, который боялся армейской службы, как огня. Вот он-то и определился в институт. А теперь Тоня – Тоня! – предложила и ему нечто подобное, невольно уравнивая его с Шуркой! Такой удар по самолюбию Грише пережить было трудно.