Наперерез отходящим лапотникам прорвалась низко, на бреющем пара остроносых зеленых ЯКов, легко догнала тихоходные машины и пронеслась, прошила, развалила защитное кольцо звоном ревущих на мощных моторов, треском очередей пулеметов, резким татаканьем авиационных пушек. Сразу два пикировщика завалились на спину и потеряв опору в ненадежном русском воздухе нырнули в объятия белокрасных кирпичных развалин на немецкой стороне. Ухнуло, взметнулось пламя, взлетели обрывки фюзеляжей. Краснозвездая пара свечкой ушла вверх, перевернулась полубочкой через крыло и кинулась за новыми жертвами, Штукасы не выдержали напора, сломали строй и кинулись врассыпную. Матросы и артиллеристы заорали, заулюлюкали ожидая новых побед, новых черных перьев дыма на немецкой стороне.

Неожиданно от реки подскочили, вывернули кучей мессера, перехватили ЯКов, отрезали струями трассеров от своих подопечных, завернули назад к реке. Один ястребок вдруг задрожал, потерял скорость, клюнул носом, выплюнул клуб дыма и переваливась на крыло скользнул к земле. Из кабины вывалился куль пилота с раскинутыми в стороны черточками рук и ног и понесся вслед за машиной к земле.

– Парашют! Парашют раскрывай!
– Орала, рвала, надсаживала глотку с земли пехота.
– Родной! Давай, ну давай же!

Осы мессеров бросили второй Як, уходивший за реку и кинулись в охотничьем азарте к беспомошно падающему летчику, тренируясь в стрельбе по воздушной, так кстати подвернувшейся мишени. Трассы скрестились на фигурке и она задергалась, закрутилась под ударами пуль. Неожиданно из ранца летчика вырвалось белое полотнище, хлопнуло, заполнилось воздухом над безжизненно поникшей под стропами фигуркой. ... Немцы улетели. Парашютист, обвиснув в ремнях подвесной системы, безвольно закинув на грудь голову летел подгоняемый неторопливым ветром над позицией батареи и редким, тяжелым дождем падали на землю красные капли.

Полотнище протянуло погибшего до боевого охранения морпехов, и те смогли достать тело только вечером. Завернутого в перкаль пилота положили на орудийный передок, и одна из немногих уцелевших лошадей отвезла его в недалекий тыл.

– Всё же успел перед смертью свалить одного. .. Видел как вогнал в землю. Там их двое, на лапотнике. ... Отомстил за себя.
– Обсуждали воздушный бой на земле.
– Да, у летчиков век короткий. Им за восемь сбитых немцев Героя дают, да мало кто получать приходит... Жизнь... Нет, братцы, на земле воевать оно проще, привычнее...

Ближе к вечеру вновь позиции бомбили, снова истребители отгоняли немцев, но на этот раз мессера оказались настороже, а ЯКи не столь активны и обошлось без потерь с обоих сторон. Правда немцы кидали бомбы не прицельно, не особо стараясь, торопливо и не нанесли особого ущерба обороняющимся в развалинах домов людям.

Едва улетели на запад самолеты как с немецкой стороны ударили минометы и орудия, потом полезли танки. Железные коробки неуклюже елозили, выискивая проходы среди награмождения кирпича и бетона, норовя протиснуться по остаткам асфальтового покрытия бывших улиц. Батарея не торопилась показать себя и встретила врага кинжальным разящим огнем на предельно короткой дистанции. Один танк загорелся и взорвался на собственном боезапасе, остальные уползали назад, огрызаясь, отстреливаясь, стараясь накрыть обозначившие выстрелами свое расположение орудия. Бетонные основания трансформаторов надежно прикрывали расчеты, и снаряды только выбивали в их серых телах щербатые выбоины с ржавым переплетом арматуры.

Один танк неожиданно накренился и косо съехал кормой вперед в незамеченный погреб или недостроенный подвал. Над поверхностью осталась только нелепо задранная в небо пушка, часть башни и корпуса. Экипаж сначала газовал, пытаясь выскочить из ловушки, скрежетал где-то внизу, под землей, гусеницами, но затем прекратил это бесполезное занятие и танк затих, затаился оставшись в одиночестве на середине нейтральной, разделяющей врагов полосы. Остальные участвовавшие в атаке танки отошли, скрылись среди своих, и над полем боя установилась относительная, по сталинградским меркам, тишина. Батарея не могла расстрелять засевший в ловушке танк из-за малоразмерности оставшегося на поверхности силуэта. Немцы, в свою очередь не могли вытащить танк опосаясь огня советских орудий. Экипаж не высовывал носа, считая себя в относительной безопастности и ожидал захода солнца и прихода помощи. ... Не дождались.

Минут через пять из русской части развалин вышел неторопливой походкой морячок. Где уж раздобыл он наглаженные клеши, бушлатик, голубой воротник-гюйст, бескозырку с лентами - осталось тайной, но шел он к немецкому танку неторопясь морской, вразвалочку походкой, без автомата, лишь с небрежно перекинутым через плечо тощим сидором.

Немцы не углядели в странном пешеходе особой опасности для своих танкистов и не стреляли, возможно не желая вызвать ответный огонь русских, способный ухудшить положение попавших в беду комрадов, а может считая морячка своего рода парламентером.

Матросик взобрался на башню, стукнул пару раз каблуком начищенного ботинка в крепко задраенный люк. Сидящие внутри танкисты выматерили его по немецки, он благосклонно выслушал и удовлетворенно кивнул головой. Отвечать правда не стал, неторопясь развязал сидор, распустил его брезентовое горло и по одной вытянул три темного стекла закупоренные бутыли. Продемонстрировал их наблюдающим в бинокли и стереотрубы немцам, поставил рядом с собой на броню башни.

Не первый день воевавшие люди по обе стороны нейтралки знали, что в бутылях не пиво, не шампанское, не самогон, а коктейль Молотова и стрелять по морячку нельзя. Шальная пуля попав в бутылку спалит содержимым не только его, но и танк, и запертый под броней экипаж. Все ждали дальнейшего развития событий. Одни с ужасом, другие с нетерпеливой радостью за своего лихого маримана. Платя немцам унижением за отступление до Волги, за потопленные корабли, сданные Севастополь, Одессу, Лиепаю, за Таллинский кровавый переход и осажденный блокадный умирающий от голода Ленинград.