И мои самые романтические ожидания…

С теоретической точки зрения новизна настоящего исследования заключается в выявлении национальных и локальных особенностей конструирования гендерной идентичности, детальное описание этих особенностей через анализ структуры языка и повседневности (обыденной жизни). Предполагается, что представленные скрупулезному читательскому суду изыскания пополнят базы этнографических данных, предоставляя более широкие возможности для ученых, проводящих кросс-культурные исследования в ключе соотношения понятий гендер и культура, гендер и нация, патриархат/гендер и война. Презентация настоящего материала важна также в свете проблемы «различий» женского опыта, а также опыта молодых мужчин в зависимости от структурных категорий возраста, класса, расы, культуры.

Помимо этого, теоретиками гендерных исследований неоднократно отмечался факт недостатка исторических и этнографических деталей, обозначающих то, что «непристижные» социальные группы сами 88 говорят, делают, думают, как они сами оценивают свое положение. Стиль и жанр данной работы дают такой рупор женщинам и молодым мужчинам, отражая их «прямые, подлинные голоса» (authentic voice). Романтические ожидания автора таковы, что детальный анализ социального статуса женщин, множественность и децентрированность проявлений этого статуса, проговаривание, осмысление повседневности в состоянии вызвать новый взгляд на эту повседневность, что в свою очередь может послужить почвой для преодоления гендерных стереотипов мышления в бинарных патриархатных оппозициях мужского / женского, активного / пассивного, субъекта / объекта, центрального / маргинального, рационального / иррационального, трансцендентного / имманентного, глубины / поверхности. Деконструкция, демифологизация, демистификация основ патриархатных политик – одна из задач исследования, в то же время подводящих основы для проявлений женской субъектности. Таким образом, при условии дальнейшей популяризации разработанных в исследовании идей, знание женских историй может повлиять на жизнь женщин и возможно даже кардинально изменить ее. Отдельные части «наивного» 89 текста, нарратива могут быть соотнесены с собственным опытом и переосмыслены. Это может послужить толчком для рефлексирования событий своей жизни и выработки дальнейших стратегий поведения с учетом этого знания. Кроме того, сила этих подлинных текстов, пронизывающих всю книгу, в том, что они дают переинтерпретацию трационного общества в целом и истории женщин в частности (их образцы можно найти в армянской литературе, кинематографе, истории) с точки зрения самих женщин и отчасти мужчин. С позиций «наивности», нерефлексированности своего нарратива и в силу этой «наивности» приведенные здесь в изобилии тексты неидеологизированы и неангажированы. Есть некоторая доля их ангажированности лишь в том смысле, чтобы презентировать себя (участника исследования/информанта) адекватно представлениям и ценностям группы. В результате изучение культурных ценностей группы не только проясняет мотивации социального поведения этой группы, но порождает осмысленные инновации, новые идентичности и образцы женского субъективирования.

При благоприятной социальной ситуации, когда государственные институты взаимодействуют с научными и сообща формируют политики социального благоденствия, некоторые идеи книги могли бы быть руководством для чиновников в реформировании общественных отношений.

В мультикультурной среде материалы, изложенные в данной книге, могут быть использованы социальными работниками. Знакомство с ними позволит им наиболее адекватно оценивать социальное поведение людей, в частности в сфере гендерных взаимодействий.

Исторический контекст.

Символически и стратегически важная как для Армении так и для Азербайджана провинция Нагорный Карабах стала эпицентром националистического соперничества в 1917-1920 гг. 90 В ходе гражданских войн и погромов проводимых националистами с обоих сторон погибло около одной пятой населения Карабаха. Горечь и цепенящая память о травматическом опыте тех лет, невзирая на жесткую официальную пропаганду, была пронесена армянским населением региона через все советское время.

В 1920-1921 гг. Красная Армия большевиков обрела контроль над всей территорией Закавказья (Южного Кавказа). В результате этого южнокавказские национальные государства Азербайджан, Армения и Грузия получили независимость. Вопрос о контроле над Карабахом предстал досадной дилеммой перед новой коммунистической властью. В июле 1921 г. было решено создать этно-территориальную единицу для армянского населения, но под юрисдикцией советского Азербайджана. В то время предполагалось, что такого рода федералистский компромисс усмирит этническую вражду и в дальнейшем приведет к прогрессу и просвещению советских национальностей. К тому же большевистские нациестроители прочили Карабаху культурные и экономические бонусы от ассоциированности с Азербайджаном с его продвинутым нефтяным центром Баку, нежели чем с Арменией. Предполагалось, что заодно будет покончено с иррациональными предрассудками христианско-мусульманского противостояния. 91 В реальности же, несмотря на некоторое развитие вызванное советской экономической политикой индустриализации, Карабах остался довольно отсталой аграрной областью по сравнению с процветающим Баку.

В 1988 г. вдохновленные горбачевскими лозунгами о демократизации и обещаниями исправить ошибки прежних советских правителей, представители армянских граждан Карабаха обратились в Москву с петициями о возвращении области под юрисдикцию со-этнической Армении, соседней советской республики, отделенной от Карабаха лишь узкой полоской азербайджанской территории. Однако это движение спровоцировало резкую реакцию среди азербайджанцев, которые усмотрели в нем угрозу со стороны «армянских сецессионистов». Пока горбачевская Москва быстро теряла контроль, армяно-азербайджанская конфронтация стремительно нарастала, постепенно переходя от словесных баталий к войне воинственных подростков, вооруженных камнями, палками и ножами; а позже и к настоящим преследованиям и погромам на почве этнической ненависти. Оказавшись в кольце блокады, население Карабаха не просто потеряло сбережения всей жизни, но и встало перед угрозой голода, холода и физического уничтожения.

Крошечный, отдаленный и малозначительный Карабах совершенно неожиданно стал проблемой, положившей начало дезинтеграции Советского Союза. Начался так называемый парад суверенитетов. Спор перерос к началу 1990-х гг. в настоящую этническую войну с широкомасштабным использованием регулярных армий и тяжелого вооружения. После нескольких лет лютой борьбы Азербайджан потерял контроль над Нагорным Карабахом, который тут же самопровозгласил себя республикой Нагорного Карабаха (НКР). Вдобавок к этому близлежащие к Карабаху азербайджанские территории были завоеваны хорошоорганизованными армянскими военными силами. В мае 1994 было подписано соглашение о прекращении огня на десять лет. Несмотря на военную победу, Карабах вышел из войны беднее чем когда-либо, к тому же отрезанной от всего мира в результате блокады со стороны Азербайджана территорией-анклавом.

Ментальная организация гендерной реальности происходит в том числе и через языковые категории, вербальными средствами, формируя гендерную идентичность. «На формирование этой идентичности оказывают влияние многие факторы вплоть до семантической структуры языка, отражающей изначальное доминирование одного пола над другим» 92 .

Задача этой главы – выяснить, насколько карабахское наречие армянского языка склонно к маскулинизации и андроцентричности. Как происходит конструирование и воспроизводство гендерных стереотипов в культуре армян Карабаха посредством лингвистических практик? И наоборот, как дискурс может порождать практики? Я попытаюсь показать, что карабахский диалект армянского языка (впрочем, как и многие языки мира) отражает отношения господства и подчинения, по возможности ответив на следующие вопросы: