– Страстное свидание? – интересуюсь я, и тут же жалею о сказанном, потому что улыбку, расплывшуюся на лице Карла, можно было трактовать только одним образом: ему есть что сказать, и он не отпустит меня, пока я его не выслушаю.

– Ее зовут Кристина. Поскольку это наше первое свидание, я подумал, что мы…

– Хорошо, – произношу я, хотя в голове крутится «Просто перестань разговаривать со мной, пожалуйста».

Раньше выходные что-то значили для меня, когда Тэ еще был рядом и у меня была жизнь помимо работы. Раньше мы планировали поездки на выходные в города, которые выбирали наугад – либо в северной части штата Нью-Йорк, либо в Южном Джерси. Тэ всегда заботился обо всех логистических деталях, но именно я планировала, какие местные достопримечательности или музеи мы посетим. Однажды мы любовались коллекцией деревянных сабо, которую нашли в городке, попавшемуся нам на пути к Гудзону. Тэ нравились наши путешествия, нравилась моя склонность искать нечто странное. «С тобой я смогу увидеть мир во всей красе», – произнес он однажды после того, как я заставила его пойти на концерт джаг-бэнда [5] , выступавшего за пределами Олбани, в котором музыку исполняли аниматронные белки [6] .

Но кто сказал, что я не могу путешествовать в одиночку и теперь, когда Тэ ушел, не отправлюсь куда-нибудь в пустыню Аризоны? С последнего отпуска прошло несколько месяцев.

Карл удивлен моим безропотным согласием.

– Супер! – громыхает он. – Посмотрим, сможешь ли ты уговорить Долорес выйти и поздороваться позже днем, когда состоится экскурсия. Дети всегда любили ее.

Словно в ответ Долорес машет бледным щупальцем в его сторону, что заставляет его испуганно вскрикнуть. Я подавляю смех при мысли, что кто-то сможет заставить Долорес делать то, чего она не хочет.

Долорес примерно от восемнадцати до двадцати пяти лет, так что технически она моложе меня, но по стандартам морских обитателей ее уже можно счесть пожилой. Помимо того, что она является одним из последних известных гигантских тихоокеанских осьминогов в мире, она пользуется повышенным вниманием, поскольку родилась в одной из самых загрязненных зон наших перегревающихся океанов, в Беринговой Воронке, где пятнадцать лет назад исчез мой отец во время, как предполагалось, обычной исследовательской миссии.

Я сохранила и изучила практически все известные фотографии Воронки. Я делала заметки о ее водах, переливающихся красным, зеленым и фиолетовым из-за токсинов и утечек с нефтеперерабатывающих заводов на Аляске. Я представляла, как сама отправлюсь туда на поиски своего отца.

Официально он значится в списках как «пропавший без вести, предположительно погибший». Хотя я не знаю, насколько правдива последняя часть. Иногда мне звонят с неизвестных номеров или номеров, коды города которых мне неизвестны, и когда я беру трубку, клянусь, я слышу шум волн, брызги и рев, или дыхание, или сдавленный голос, стремящийся прорваться сквозь помехи. Когда я впервые рассказала Умме о звонках, она заверила меня, что это просто извращенцы или спам, но я не могу отделаться от мысли, что это может быть Апа. Что где-то там он, возможно, все еще пытается найти дорогу назад, и что звонки – его единственный способ проверить, все ли в порядке. Дать мне знать, что он думает обо мне, где бы он ни был.

Берингова Воронка не входит в маршрут ни одного из круизов по Аляске. Единственные ее посетители – экоактивисты и исследователи. Существа, которым удалось там выжить, мутировать и произвести потомство, которому они передали свой безвозвратно измененный за последние несколько десятилетий генетический материал, имеют библейские размеры и формы, и их трудно увидеть или поймать. Все климатологи и морские биологи как один стремятся посетить Воронку, надеясь встретить их, получить шанс узнать, что позволяет им продолжать жить в таких суровых условиях.

Когда Долорес поймали, она была около четырех с половиной метров в длину и все еще росла; она оказалась достаточно сильной и умной, чтобы ученым пришлось закрыть ее аквариум железной крышкой. Теперь в ней уже больше шести метров, а ее круглые, озорные глаза размером походили на школьные глобусы – такие я, будучи ребенком, раскручивала и тыкала в них пальцем, пытаясь угадать, куда попаду, когда вращение прекратится.

«Женщинам в нашей семье всегда не везло с мужчинами», – заявила Умма, когда я рассказала ей, что Тэ расстался со мной. В качестве примеров этого рокового невезения она привела безвременную смерть моего дедушки, оставившую бабушку вдовой в возрасте тридцати двух лет, а также тот факт, что ее младшая сестра так и не смогла найти мужа. Умма была не из тех матерей, кто причитали о том, что дети почти никогда не звонят домой и не навещают их, или строили из себя подружек, заговорщически шепча «между нами, девочками». Но время от времени она выступала с такими заявлениями, которые заставляли меня понять, что где-то под ее привычной маской холодной уравновешенности и неодобрения скрывается человек с живыми чувствами.

Умме действительно нравился Тэ, она не могла поверить, что ее дочь наконец-то нашла себе парня, который оказался не только корейцем, но и умным симпатягой с настоящей работой. В некотором смысле он очеловечил меня в ее глазах, превратил в девушку, которую она наконец-то смогла начать понимать. Раньше я никого не приводила к ней домой, так что, вполне возможно, она думает, будто он был первым человеком, с которым я начала встречаться и заниматься сексом. Умма никогда не рассказывала мне о сексе, и когда я была ребенком, я представляла, что, должно быть, родилась из морской пены, из крошечной жемчужины, выброшенной на берег, которую они с Апой однажды подобрали.

Тэ не должен был оказаться на миссии «Дуга-4». Он был всего лишь одним из тысяч добровольцев в списке ожидавших результатов лотереи, которая определяла, кто присоединится к команде на долгие годы полета к Марсу в полной темноте, чтобы построить первую человеческую колонию на Красной планете. Я не восприняла его интерес всерьез, окрестив это глупой фантазией, которые всегда бывают у мальчиков с научным складом ума, – о том, как они спасают мир, покидая его.

– И что, если тебя выберут, ты отправишься на Марс? – скептически спросила я, когда он впервые сказал мне, что зарегистрировался в лотерее.