Марк прошел на середину комнаты и сел в кресло - так, что ему видна была одна только Энн. "Да что с ним случилось?
– подумал Рольсен.
– Будто родился заново".

– Я вновь стал человеком, - сказал Морев, словно услышав этот его невысказанный вопрос.
– Из-за тебя, Анна.

Он второй раз назвал её так, с удивлением отметил про себя Рольсен. Откуда эта архаика?

Но Энн улыбнулась Мореву открыто и радостно.

– Я так счастлива, - сказала она.
– Хотя, Марк, если честно, до конца все-таки не понимаю, как все произошло.

– Ты думаешь, почему мы тут прозябаем?
– сказал он, неотрывно глядя на Энн и по-прежнему не замечая Рольсена.
– Зачем вся эта карусель, все ненавистные циклы и генерация?

– Я думаю...
– нерешительно начала Энн, - то есть предполагаю, догадываюсь - чтобы выжить, сохраниться любой ценой.

– Конечно, - кивнул головой Морев.
– Но к чему круговорот людей, как ты считаешь?

– Зачем ты экзаменуешь меня, Марк? За полтысячи лет мы не разучились мыслить и делать выводы из ясных посылок. Даже самые лучшие климатизаторы совершают ошибки. Их надо как-то исправлять - отсюда и трансформаторий, и смена поколений, и все прочее.

– Значит, самого главного ты все-таки не поняла. С обычными сбоями программы, которые происходят при жизни человека, мы как-нибудь уже справились бы и никому бы и никогда не надо было ни стареть, ни молодеть. Ты только подумай: квалифицированные, тщательно отобранные химики, медики, физики, биологи, привыкшие к напряженнейшей работе, - и вдруг оказываются не у дел, а в то же время от их эрудиции, умения, научной смелости зависит жизнь и их самих, и их товарищей. Мы здесь работали, ежесекундно подгоняемые смертельной опасностью и жгучей необходимостью, и потому, наверное, кой в чем сумели обогнать землян. Во всяком случае с физиологическими отклонениями мы могли бы совладать.

– Но что же еще, Марк? Неужели мало тех бед, что есть? Что еще происходит на этом проклятом Капкане, какую его дьявольскую хитрость мы просмотрели?

– Сам механизм ловушки, Анна. Мы тоже очень долго не могли понять его, а ведь нас было много. Прошли годы, пока стало ясно: с нами что-то происходит, мы меняемся, становимся иными. Нет, не внешне - в душе. Характер, интересы, взгляд на мир, отношение к себе и другим... "Мы стали слишком сами собой", сказал тогда Грусткин. И он был прав - тысячу раз прав.

Рольсен стряхнул, наконец, с себя оцепенение, в которое вверг его весь этот дикий бред. Достаточно ему многомудрых высказываний земного Грусткина, чтобы выслушивать еще и заумь капканского!

– Ты можешь объяснить что-нибудь простыми словами?
– зло сказал он.

Но ни Марк, ни Энн, казалось, не услышали его.

– "Слишком сами собой"...
– раздумчиво повторила она.
– Не хочешь же ты сказать, Марк, что Капкан проявляет...

– Именно, Анна, это самое точное слово. Ничего не создает вновь, но лишь усиливает то, что уже было в душе, сознании, памяти. Проявляет - но так, что становится страшно, потому что главная, доминантная черта личности обостряется, уродливо разрастаясь, подавляя в человеке все остальное.

– Странно, Марк, мне не раз приходило в голову что-то похожее, но я гнала от себя эту мысль - ведь слишком уж неправдоподобным должен быть механизм, не только нащупывающий, но еще и усиливающий в нас самое основное, о котором мы порой и не догадываемся...

– Вовсе нет, Анна, вовсе нет. Самое сложное чаще всего оказывается как раз самым простым. Поле галактики, в которую входит Капкан, улавливает малейшие Проявления разума и воссоздает интеллектуальный портрет любой мыслящей системы, которая, на свое несчастье, в него попадает. А дальше - и вовсе несложно. Вокруг носителя разума линии поля искривляются так, что получается как бы негатив такого портрета: все характеристики личности в нем имеют знак минус, где было черное - там столько же белого. И лишь одна-единственная черта, пиковая, выступающая на общем фоне, не может быть задавлена внешним капканским полем, просто мощности его не хватает. Вот она-то и остается от всей неповторимой индивидуальности, некогда полной жизни и красок. Только то, что составляет самую суть, истинное "Я", сокровенный смысл существования...

... Поразительно, думала Энн, слушая Марка. Насколько же он не похож на Главного - другое лицо, фигура, манера говорить, ходить, жестикулировать, не говоря уж о капканском синеволосии и безжизненности, которые даже теперь полностью не исчезли. И все-таки что-то неуловимо близкое, знакомое, узнаваемое мгновенно не умом, а сердцем, какая-то сердцевина, стержень, главная пружина...

– ... все больше превращались в скопление людей-символов, из которых каждый представлял собой лишь одну какую-то черту характера, уродливо заостренную и развитую, - услышала она слова Марка, и неожиданное воспоминание вдруг нахлынуло на Энн.

– Так вот почему сначала стерлась память корабельного мозга, а потом он с таким упорством стремился уберечь нас от всех опасностей, реальных и мнимых, сказала она.
– Истинная суть бортового компьютера - забота об экипаже, остальное - лишь более или менее существенные детали.

– Да пустое это все! Наносное! Все дело в номерных знаках, - вдруг вступил в разговор Рольсен, до этого молчавший, обиженный невниманием к нему. "Капканское поле", "капканская вселенная", - передразнил он Морева-6.
– Самая обычная система, ничем не хуже и не лучше стандартных автозапросчиков любого нормального космодрома. Как только в его зону входит корабль, с номерного знака считывается вся нужная информация. А поскольку номерной знак в целях надежности связан с центральной ЭВМ многими радиоканалами, то он всегда, при любых условиях и даже поломках сам, в автоматическом режиме, посылает на запрос космодрома данные о типе корабля, его экипаже и текущем состоянии жизненно важных параметров всех бортовых систем. Таким образом даже самый примитивный автозапросчик получает как бы мгновенный снимок корабля.