Все обошлось. Для слабонервных уточняю – все обошлось, все живы, семья цела. Толику поставили вот эти штучки, которые держат стенки сосудов и пропускают кровь к сердцу, расчистили, так сказать, дорогу. Галка сломала ногу, но скоро ее выпишут. А я поехала в больницу Галку навестить.

Я сижу в коридоре, держу на коленях сумочку, а в сумочке у меня котлетки, киселек и пирожки. Я целый день крутилась в кухне, готовила, старалась, я устала. Галчонок спит, и я немножко придремнула в больничном коридоре. Жду, когда она проснется, и когда мы все проснемся, и когда уже вообще закончится наш беспробудный коматоз.

В школе нам постоянно внушали: врать нехорошо. И обязательно в букварь вставляли поговорку: лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Я сомневаюсь, что эту половицу придумал народ. У нашего народа в ходу другие поговорки: закон, что дышло, цыплят по осени считают, бабушка надвое сказала… А эта четкая антитеза, правда – ложь, слишком логична, слишком прямолинейна. Откуда вдруг у русского народа такая страсть к дознанию?

Я думаю, что эту поговорку нам спустили сверху. Ее мог придумать еще Иван Грозный, мастер пародий в народном стиле. Подходит к дыбе, рядом с ним Малюта, держит раскаленные щипцы, царь улыбается отечески вздернутому боярину:

– Я ж говорил тебе, дружок… Лучше горькая правда, чем сладкая ложь.

Не обязательно цари! Автором поговорки мог быть и простой человек, деревенский староста. Проворовался, пишет барину письмо: «Друг наш сердешный, Александр Сергеич, кланяемся нижайше, казнить нас ваша барская воля, а токмо горькая правда все ж таки лучше, чем сладкая ложь. За сим докладываю: денег нет».

К чему эти шутки? К тому, что я не верю, когда с меня трясут правду, я не верю, что именно правда принципиальным людям от меня нужна.

Если бы кому-то в нашем государстве нужна была правда, сейчас были бы открыты все архивы, все свободные газеты, примерно так же, как это было в восемьдесят девятом году при Горбачеве, когда мы узнали новое слово – гласность. Тираж журнала «Огонек»… Кто помнит тот журнал? Надеюсь, есть такие? Тираж «Огонька» в 1990 году был 4,6 миллиона. Мы с мамой выписывали, почтальон приносил, я выбегала к ящику, чтобы не помял обложку. Огонек печатал много о сталинских репрессиях, тогда эта горькая правда людям была нужна. Потом тираж стал падать, падал, падал до 80 тысяч, а в двадцать первом году «Огонек» исчез. Никто его не запрещал, он сам закрылся просто потому, что правда стала людям не нужна.

Всем нужна власть, и государству, и начальству, и родителям, и любовникам, все хотят сделать человека послушным, удобным, и для того придумывают пафосные лозунги. Власть испокон веку держала монополию на вранье, поэтому народ кодировали сказками про горькую правду, выдумывали нам истории про Павлика Морозова. Говори правду! Говори правду! С первого класса детям долбили, и хоть бы кто хотя бы раз сказал, что человек имеет право хранить молчание. Достали. Все, сбиваем пафос с этой скользкой темы, спускаемся на наш земной, семейный, бытовой житейский уровень. Правда в быту, я это хочу показать.

Один мой знакомый вез дочку из школы, детского кресла в машине не было. Какой кошмар! По закону ребенка нужно возить в детском кресле до одиннадцати лет. Хорошо. Кто из разработчиков закона видел ребенка одиннадцати лет? Здоровая русская девочка и в девять лет не помещалась в детском кресле, в десять с гаком она спокойно ездила на заднем, с ремнем, естественно.

Дело было под Новый год, гаишники собирали своим детишкам на кулечки. Приятеля остановили, придраться было не к чему. Гаишник пригляделся к ребенку, на вид нашей девочке можно было дать лет двенадцать, да и тринадцать… Разные девочки бывают. «Сколько лет ребенку?» – гаишник спросил без особой надежды, и тут мой знакомый берет и честно отвечает:

– Десять лет.

Да! Как в школе его научили говорить только правду, так он честно гаишнику и ответил. У нее в феврале день рожденья! Ей уже фактически одиннадцать! Неужели так трудно было всего один месяц дочке прибавить? И вот этот правдивый экземпляр отдал гаишнику три тысячи. И почему-то тут его ни капли не смутило, что деньги он отдал в карман, без протокола.

А между прочим, у этого честного зарплата с гулькин нос! Жена ругаться начала. Три тысячи на дороге не валяются, на три тысячи тогда можно было кулек новогодний собрать для ребеночка, неплохой, с баночкой икры и с бутылочкой шампанского.

– Не научился врать, – он жене объяснил с легким кокетством.

Не научился врать… Действительно, надо было лучше учиться. Когда его с любовницей спалили, он это понял.

Еще был случай, далеко ходить не надо, моя соседка, интересная женщина, хотела, чтобы сын с ней был предельно откровенным. Он и был откровенным лет до двенадцати, все честно ей рассказывал про школу, про друзей, почему опоздал, сколько сигарет у нее из пачки спер, куда потратил карманные деньги…

– Только не ври! – она ему всегда повторяла. – Я прощу любую ошибку, любую оценку, все прощу, только не вранье!