— Мистер Марчетт сказал мне, что в местной школе открыли спортивный зал, — сказал док Пэрриш маме, — там можно разместиться. Туда уже принесли масляные лампы, одеяла и раскладушки. Вода быстро поднимается, поэтому женщинам и детям лучше идти туда.

— Нам тоже нужно туда пойти?

— Не будет никакой пользы, если вы с Кори останетесь стоять здесь, посреди этого хаоса.

Док Пэрриш указал своим фонарем в противоположную от реки сторону, где на баскетбольной площадке, превратившейся в болото, мы оставили свою машину.

— Туда приезжает грузовик и забирает всех, кто хочет укрыться в спортивном зале. Через несколько минут там как раз должна появиться очередная машина.

— Но тогда папа не будет знать, где мы! — возразил я. Шляпа с зеленым пером и нож все еще не выходили у меня из головы.

— Я ему передам. Тому будет спокойней, когда он узнает, что оба вы в безопасности, и скажу честно, Ребекка: если дело пойдет так и дальше, к утру мы сможем ловить рыбу из окон.

Дополнительных приглашений нам не потребовалось.

— Моя Брайти уже там, — сказал доктор Пэрриш. — Поспешите, чтобы успеть на следующий грузовик. Вот, возьмите.

Док Пэрриш отдал маме свой фонарь, и мы заторопились прочь от разбушевавшейся Текумсе в сторону баскетбольной площадки.

— Держись за мою руку и ни в коем случае не отпускай! — строго предупредила меня мама.

Вокруг нас бурлили речные воды. Оглянувшись назад, я сумел разглядеть только движущиеся в темноте огни, их блеск на поверхности мутной воды.

— Смотри лучше под ноги! — прикрикнула на меня мама.

Дальше по берегу реки, за тем местом, где работал отец, голоса стали звучать все громче, и вот уже люди что-то кричали нестройным хором. Тогда я еще этого не знал, но, как потом выяснилось, именно в тот момент волна перехлестнула через земляную дамбу в самом ее высоком месте, река прорвалась через преграду, и вода, крутясь и пенясь, залила людей по самые локти. В илистой пене луч фонаря на миг выхватил чешую с коричневыми крапинками, и кто-то истошно завопил «Змеи!» В следующее мгновение люди с изумлением наблюдали за извивающимися в потоках воды змеями. Мистер Стелко, администратор кинотеатра «Лирик», постарел на десяток лет, когда, протянув руку, чтобы за что-то ухватиться, ощутил движущееся мимо него в завихрениях воды покрытое чешуей тело размером не менее бревна. Мистер Стелко обмочился от страха, а когда наконец нашел в себе силы исторгнуть из легких крик, чудовищное земноводное уже промчалось мимо, унесенное паводком на улицы Братона.

— Помогите! Кто-нибудь помогите! — раздался где-то рядом с нами женский крик, и мама сказала мне:

— Подожди.

Кто-то приближался к нам с громким плеском, неся высоко над головой масляную лампу. Капли дождя, ударявшие в раскаленное стекло лампы, с шипением превращались в пар.

— Помогите мне, умоляю! — крикнула она нам.

— В чем дело? — спросила мама, осветив фонарем лицо охваченной паникой молодой темнокожей женщины. Мне она была незнакома, но мама узнала ее:

— Нила Кастайл? Это ты?

— Да, мэм, это я, Нила. А вы кто?

— Ребекка Маккенсон. Когда-то я читала твоей матери книги.

Должно быть, это было задолго до моего рождения, сообразил я.

— С моим отцом несчастье, миз Ребекка! — запричитала Нила Кастайл. — Должно быть, у него сдало сердце.

— Где он?

— В нашем доме! Вон там!

Нила указала рукой в темноту. Вокруг ее талии бурлила вода. Мне она доходила уже до груди.

— Он не может подняться!

— Я поняла, Нила. Успокойся.

Моя мама, способная ощутить кожей и преувеличить до невероятных размеров малейшую опасность, обладала поразительным свойством излучать спокойствие, когда в утешении нуждался кто-то другой. Это, как я теперь понимаю, составляет часть сущности любого взрослого. В минуты опасности мама могла проявить качества, которые прискорбным образом отсутствовали у деда Джейберда, — стойкость и отвагу.

— Покажи дорогу, — сказала мама молодой негритянке.

Вода уже врывалась в дома Братона. Жилище Нилы Кастайл, как и большинство других здешних домов, представляло собой узкую серую лачугу. Когда мы вошли в дом вслед за Нилой, река уже бушевала вокруг нас.

— Гэвин! Я вернулась!

В свете масляной лампы Нилы и маминого фонаря мы увидели чернокожего старика, сидящего в кресле. Вода доходила ему до колен, вокруг кружились в водовороте газеты и журналы. Он стискивал рукой рубашку на груди возле сердца, его лицо цвета черного дерева было перекошено от боли, а глаза плотно зажмурены. Рядом со стариком стоял, держа его за руку, маленький мальчик лет семи-восьми.

— Мама, дедушка плачет, — сообщил он Ниле Кастайл.

— Я знаю, Гэвин. Папа, я привела людей помочь тебе.