— Не так уж и много для имени, но думаю, что оно подходит. Рад познакомиться с вами, Сестра.

Она кивнула, смутные воспоминания все еще крутились. Боль от того, что она вспомнила, еще не ушла и останется, но это случилось очень давно и со слабой и беспомощной женщиной.

— Что будем делать? — спросила ее Бет. — Не можем же мы просто оставаться здесь, а?

— Нет. Не можем. Завтра я и Арти собираемся пройти через Голландский туннель, если он не поврежден. Мы идем на запад. Если вы трое хотите идти с нами, приглашаем.

— Оставить Нью-Йорк? А что, если…

Там ничего нет? Что, если все пропало?

— Будет нелегко, — твердо сказала Сестра. — Будет чертовски трудно и чертовски опасно. Не знаю, как будет с погодой, но все же нам надо сделать первый шаг, ибо это единственный способ, какой я знаю, чтобы попасть куда-либо. Правильно?

— Правильно, — эхом ответил Арти. — У вас хорошая обувь, Бет. Она выдержит долгую дорогу.

Нам придется далеко идти, рассудила Сестра. Очень далеко, и лишь Богу известно, что мы там найдём. Или что встретит нас.

— Хорошо, — решила Бет. — Ладно, я с вами.

Она опять погасила зажигалку, чтобы беречь бензин.

На этот раз ей показалось, что вокруг не так уж и темно.

Человек с окровавленными лоскутьями рубашки, намотанными на обрубок правой руки, осторожно продвигался по иссеченному глубокими трещинами коридору. Он боялся, что упадет и обрубок начнет кровоточить, много часов из него капала кровь, пока наконец не свернулась. Он ослаб, в голове у него мутилось, но он заставлял себя идти, потому что хотел увидеть все сам. Сердце колотилось, в ушах стоял шум крови. Но что больше всего отвлекало его внимание, так это зуд между большим и указательным пальцами правой руки, которой уже не было. Зуд в руке, которой нет, сводил его с ума.

Рядом с ним следовал одноглазый горбун, а перед ним, с фонарем, разведывая дорогу, шел мальчик в разбитых очках. В левой руке мальчик сжимал мясной топорик, острие которого было испачкано в крови полковника Джимбо Маклина.

Роланд Кронингер остановился, луч фонарика прошивал смутный воздух перед ним.

— Это тут, — сказал «Медвежонок». — Вот тут, Видите? Я говорил вам, правда? Я говорил вам!

Маклин прошел несколько шагов вперёд и взял фонарик у Роланда. Он пошарил им по преграде из валунов и плит, которые совершенно перекрыли коридор впереди них, отыскивая трещину, слабое место, дырку, куда можно бы вставить рычаг, что угодно. Но и крысе не проскочить бы внутрь.

— Господь нам поможет, — спокойно сказал Маклин.

— Я же говорил! Видите? Разве я не говорил вам? — бормотал «Медвежонок».

Обнаруженная преграда отняла у него остатки воли, которые еще двигали им.

За этой каменной преградой находился склад с неприкосновенным запасом пищи и воды и помещение с оборудованием. Они были отрезаны от всего — фонарей и батареек, туалетной бумаги, сигнальных ракет, от всего.

— Нас нае…

— Ли, — хихикнул «Медвежонок». — Как нас нае… Ли!

Пыль оседала в луче фонарика. Маклин посветил вверх и увидел рваные щели, раздирающие потолок. Значительная часть коридора могла еще обрушиться. Кабели и провода оборвались, а стальные опорные балки, предназначением которых было сохранить Земляной Дом при ядерном нападении, были начисто срезаны. «Медвежонок» смеялся вперемешку со всхлипами, и поскольку Маклин осознал всю глубину катастрофы, он больше не мог вынести свидетельства человеческой слабости; он оскалился, лицо его перекосило от злобы, и повернувшись, ударил «Медвежонка» по лицу зудящей правой рукой.

Но правой руки у него не было, и он отдернул руку назад. Боль была оглушающая и страшная, и сквозь тряпки закапала кровь.

Маклин убаюкивал свою искалеченную руку на груди, плотно зажмурив глаза. Он чувствовал себя отвратительно, вот-вот его вырвет или он обосрется. Дисциплина и контроль! — думал он. Возьми себя в руки, солдат! Возьми себя в руки, мать твою!..

Когда я открою глаза, — сказал он себе, — каменный завал исчезнет. Мы сможем пройти прямо по коридору, где лежит пища. У нас будет все, что надо. Пожалуйста, Боже… Пожалуйста, сделай, чтобы все было как надо.

Он открыл глаза.

Преграда из камней была на месте.

— Есть у кого-нибудь пластиковая взрывчатка? — спросил Маклин, голос его эхом отдавался в коридоре.

Это был призрачный голос, голос человека на дне грязной ямы, вокруг которого раскиданы трупы.

— Нам придется умирать, — сказал «Медвежонок», смеясь и плача, единственный глаз его дико глядел. — Мы в самой большой в мире гробнице!

— Полковник?

Это сказал мальчик. Маклин осветил лицо Роланда. Это была запыленная, забрызганная кровью, бесчувственная маска.