Пулеметчик первых саней выдавал вспышку за вспышкой, стараясь попасть в Михаила. Осколки пробитого корпуса взметались в воздух, пули свистели мимо лица Михаила, плеч и груди, а он продолжал невозмутимо править незатейливым транспортным средством.

Вивиан тем временем приставил наган к груди Разнакова и выстрелил ему прямо в сердце. Михаил же оставил руль, вылез через люк и прицелился из пулемета, чтобы снять врага с оставшихся аэросаней. Он выстрелил два раза, но стрелял не по пулеметчику, а по водителю. Затем… он прыгнул.

И этот прыжок снова продемонстрировал боль и силу.

Аэросани врезались друг в друга. Дерево треснуло и смялось. Один из огромных пропеллеров взлетел в воздух, все еще продолжая вращаться. Бензин и масло воспламенились от вспыхнувшей искры. Взрыв настиг первые аэросани. Вторые же, и те, чей пропеллер остался на месте, начали вращаться в бешеном вихре, разбрасывая повсюду раскаленное топливо. Горящие солдаты вырвались наружу и принялись отчаянно кататься по снегу в попытке сбить пламя.

Черный волк устроил быструю бойню, а затем помчался к последним, третьим саням, внутри которых уже взял на себя бразды правления майор Валентин Вивиан. Он видел, как уцелевший пулеметчик целится в волка из своего оружия, и, не задумываясь, выстрелил врагу в пах. Попытка стрельбы была жестко прекращена: раненый взвыл от боли и поплелся в снег, оставляя за собой кровавый след. Волк прошел мимо него удивительно близко, но не удостоил раненого своим вниманием.

Остался только водитель.

Вивиан приставил пистолет к голове врага и закричал:

— Останавливайтесь, черт вас побери!

Водитель — разумный и видавший виды солдат с женой и шестью детьми, решил, что хочет жить. Он заглушил двигатель и остановил аэросани.

Через минуту или чуть больше, голый молодой человек подошел к саням и заглянул в щель. Похоже, Михаил Галлатинов даже не запыхался.

Вивиан некоторое время не мог произнести ни слова. Но кто-то должен был заговорить, в конце концов.

— Вы! — скомандовал он водителю. — Живо наружу и раздевайтесь!

Затем он обратился к Михаилу.

— Ради Бога, прикройся! В Лондоне так дела не делаются! — Вивиан вытащил тело Разнакова. Уже скоро Михаил был одет в форму, которая оказалась ему слишком велика, но ничего другого сейчас под рукой не было. Затем юноша вошел в оставшиеся аэросани и сел. Голый водитель, мотивируемый пистолетом, запустил двигатель снова. Пропеллер принялся вращаться все быстрее и быстрее…

— Ты в порядке? — спросил Вивиан молодого человека, когда аэросани набрали достаточную скорость и направились на запад.

Михаил кивнул, но глаза его были пусты, а лицо помрачнело.

— Послушай меня, — обратился Вивиан. Мысли путались у него в голове, в горле пересохло, и ему пришлось подождать, пока его английское хладнокровие вернется к нему, насколько это было возможно. — Ты чудо, — сказал он надтреснутым голосом. — Ты это понимаешь? Тебе… очень… очень повезло.

— Вы так думаете? — хмыкнул Михаил. — Что ж, надеюсь, что вы правы. Но, я полагаю, это нам еще предстоит узнать, ведь так?

Вивиан не мог загадывать наперед. Он положил руку на плечо молодого человека и сочувственно похлопал по нему. В голове его мелькнула мысль, что он погладил дикое животное.

Теперь следовало подумать о том, чтобы доставить нужную сумму в небольшую русскую деревушку, где на вершине холма возвышались руины старой церкви. После этого аэросани смогут пересечь границу с Польшей. По прибытии туда, водитель будет выброшен и предан судьбе — голый и растерянный. Но, возможно, он выживет. Шанс у него будет.

А двое мужчин отправятся домой, на землю Шекспира. К новому благословенному сюжету.

В страну, где правит свой бал город Лондон.

Одинокий джентльмен прогуливался по городу в поисках хорошего куска мяса. Он наслаждался вечером, неспешно шагая по очаровательным улицам Данцига, по шумной и людной гавани города на побережье Балтийского моря. Когда-то давно это место было известно как Гданьск и изначально причислялось к территории Северной Польши, однако при этом у него была весьма сложная политическая история с двумя претендовавшими на него государствами: Польшей и Германией. Нынче, в апреле 1938-го года это был «свободный город» со своим национальным гимном, конституцией, правительством и даже собственной валютой помимо польской. Население по большей части состояло из немцев, они составляли почти 98 процентов, что сильно сказалось на языке Данцига.