Голос ее был ясен и спокоен. Она протянула руку к детскому скелету, который висел к ней ближе всех. Мэтью вздрогнул, решив, что она собирается коснуться руки скелета, но тот все же висел слишком высоко.

Берри обернулась к коронеру, и Мэтью, обходя ее, увидел, как работают у нее мозги, оценивая человека, который живет в таком музее.

— Я так понимаю, что это — невостребованные трупы, а не то чтобы в Нью-Йорке уже места не хватает на кладбищах?

— Разумеется. Ваше предположение совершенно верно. — Мак-Кеггерс позволил себе намек на улыбку. Потом снял очки и протер их платком, извлеченным из кармана черных панталон. Чтобы лучше видеть Берри, подумал Мэтью. Мак-Кеггерс был всего на несколько лет его старше, бледный, среднего роста, с отступающими с высокого лба каштановыми волосами. Носил он простую белую рубашку с закатанными рукавами и всегда был два-три дня небрит. Несмотря на это, и себя, и мансарду он содержал в чистоте и порядке не хуже, чем Салли Алмонд — свою кухню. Снова водрузив очки на нос, он вроде бы увидел Берри в новом свете. — У меня здесь немного посетителей. Те, кто приходит, обычно ерзают и не могут дождаться, когда наконец можно будет уйти. Люди — почти все, они… вы понимаете — они очень боятся смерти.

— Ну, — ответила Берри, — я тоже от нее не без ума. — И бросила на Мэтью быстрый взгляд, сказавший, что у нее не совсем изгладилось напоминание о собственной смертности, пришедшее к ним на когтях ястребов и ножах убийц в имении Чепела. — Но в смысле формы ваши образцы весьма интересны. Можно было бы назвать их произведениями искусства.

— Совершенно верно! — Мак-Кеггерс чуть не просиял улыбкой, обретя родную душу. — Кости действительно красивы, не правда ли? Я уже говорил когда-то Мэтью, что для меня они представляют все очарование, что есть в жизни и смерти. — Он поднял глаза на скелеты с такой гордостью, что у Мэтью мурашки поползли по коже. — Вот эти молодые люди, мужчина и женщина, прибыли со мной из Бристоля. Девочка и старик найдены здесь. Понимаете, мой отец был коронером в Бристоле. Как и мой дед до него…

Резкий щелчок пистолетного курка прервал изложение семейной истории Мак-Кеггерса.

— Вернемся к нашему делу. — Грейтхауз кивнул в сторону стола у противоположной стены мансарды, где сидел в луче света Зед и чистил крючки, пинцеты и ножи, служащие инструментами профессии коронера. Он был одет в серую рубашку и коричневые панталоны — совсем не то, что вчерашний его костюм. Подняв глаза и увидев обращенные к нему взгляды, Зед бесстрастно посмотрел в ответ и повернул стул так, чтобы оказаться к публике спиной. После чего с удивительным достоинством продолжил свою работу.

— Значит, — снова сосредоточив свое внимание на Берри, заговорил Мак-Кеггерс, — вы цените искусство?

О Господи, подумал Мэтью. Будь здесь Ефрем, он ощутил бы укол ревности при виде такого подыгрывания интересам Берри.

— Определенно ценю, сэр.

Мэтью мог бы рассказать Мак-Кеггерсу, как талант Берри к рисованию помог разрешить загадку Королевы Бедлама, но его не спрашивали. Он глянул на Грейтхауза — у того вид был такой, будто он готов застрелить коронера.

— Ага! — Мак-Кеггерс очень много высоких чувств вложил в это простое замечание. Глаза за очками оглядели Берри от подошв до полей соломенной шляпки. — Вы как учитель интересуетесь, конечно… скажем так: необычным?

Теперь несколько опешила Берри:

— Простите?

— Необычным, — повторил Мак-Кеггерс. — Не только в формах искусства, но и в формах… творения?

Берри посмотрела на Мэтью, ожидая помощи, но Мэтью пожал плечами: он понятия не имел, к чему ведет Мак-Кеггерс.

— Послушайте, — начал Грейтхауз. — Если вы забыли, напоминаю, что мы пришли сюда…

— Я ничего не забываю, — прервал его коронер ледяным тоном. — Никогда. Мисс Григсби? — Голос потеплел. — Могу я вам показать мое величайшее сокровище?

— Я… я не знаю, стоит ли…

— Разумеется, стоит. Вы интересуетесь формами искусства, формами творения, и вы — учитель. Еще, я думаю, вам может быть приятно увидеть… загадку, которая не имеет ответа. Вы согласны?

— Любая загадка имеет ответ, — возразил Грейтхауз. — Просто надо найти подходящий.

— Вы так считаете? — И Мак-Кеггерс зашагал вдоль книжного шкафа, уставленного древнего вида томами в кожаных переплетах. Подошел к массивному старому сундуку с выдвижными ящиками, стоявшему рядом с уголком, где хранились бумажные свитки. Из нижнего ящика он вытащил красную бархатную коробочку и вернулся к Берри, неся коробочку так, будто там лучший в мире изумруд из копей Бразилии.

— Вот мое величайшее сокровище, — сказал он тихо. — Загадка, не имеющая ответа. Этот предмет был выдан моему деду как плата за сделанную работу. Отец передал его мне по наследству. А теперь… — Он остановился, собираясь открыть коробочку. — Я никогда этого никому не показывал, мисс Григсби. Можно называть вас Берри?

Она кивнула, глядя на коробку.

— Бог сотворяет все, — заявил Мак-Кеггерс. В его очках отражался красный бархат. — И все сотворенное служит Божьим целям. Но тогда что такое вот это?

Он поднял бархатную крышку — и Берри с Мэтью увидели, что лежало в коробочке, которую повернул к ним Мак-Кеггерс.

Некрасивый кусок темно-коричневого дерева, изрезанный и поцарапанный, дюймов пяти в длину, заканчивающийся острием, как нож.

— Хм! — Мэтью чуть приподнял бровь. Ему не удалось полностью скрыть, что безумие Мак-Кеггерса его смешит. — Очень интересно.

— А по твоему тону ясно, что ты понятия не имеешь, что перед тобой. Берри, не хотите угадать, что это?

Грейтхауз отложил пистолет и подошел ближе. Хотя его не спрашивали, он высказал свое мнение: