Шрифт:
— Мало? — сочувственно осведомился Сергей.
Друг был прав. Поданную им фляжку — маленькую, плоскую, оловянную, такую, чтобы с лёгкостью умещалась в заднем кармане брюк — хватило лишь на два глотка, да и те чересчур уж скромные.
— А тебе на моём месте хватило бы? — огрызнулся Казаков.- Говорил же ещё в Петрозаводске: давай водкой затаримся на дорогу! А ты заладил: там возьмём, да там возьмём… Ну и где здесь её брать?
Спутник ухмыльнулся.
— Вообще-то отсюда до «Белого Дельфина» минут десять ходу, а то и меньше. Белый Дельфин' — это таверна такая…
— Помню, ты говорил…- Казаков потряс над открытым ртом фляжкой. — Пусто, чёрт… — Кажется, там ещё Александра Грина кто-то вспомнил?
— Да, сама хозяйка таверны, тётушка Гвинкль и вспомнила. Знаешь, какой грог она варит? Закачаешься…
Казаков вернул фляжку владельцу и некоторое время смотрел по сторонам. Сергей не прерывал процесс — понимал, что сейчас старому другу надо как-то устаканить творящийся в голове кавардак.
А посмотреть тут было на что. Гавань, вернее, её внутренний рейд, отгороженный от большой воды брекватером, более-менее соответствовал описанию, данному Грином –восхитительно грязна, пыльна и пестра; в полукруге остроконечных черепичных крыш и набережной теснилась плавучая, над раскаленными палубами, заросль мачт; гигантскими пузырями хлопали, набирая ветер, паруса; змеились вымпелы.
Вдоль пирса, на котором друзья устроились вместе с выгруженным с «Квадранта» багажом, стояли десятки кораблей — шхун, барков, пароходов, каких-то и незнакомых посудин с двуногими мачтами, многоярусными надстройками и рядами вёсельных ортов над самой водой. По тянущейся вдоль пристаней улице сновали гружёные повозки, бегали грузчики с тележками и ручной кладью. Прохаживалась туда-сюда пёстрая публика, от оборванных матросов до прилично одетых горожан обоего пола, выстроился ряд домишек. Их узкие, двух- реже трёхэтажные фасады смыкались, не оставляя между домами ни малейшей щёлочки, трубы на остроконечных крышах дымили почти вровень с марсами стоящих у пристани кораблей.
Казаков помолчал, прислушиваясь к своим ощущениям, и помотал головой.
— Грог, говоришь? Нет, это мимо. Сейчас бы чего покрепче, а местный колорит оставим на завтра.
«На завтра» — в этом и заключалось сейчас то, что не давало ему покоя. Оказаться в чужом городе или в чужой стране — подобным москвича, выходца из 2024-го года удивить трудно — но сейчас-то он в самом настоящем другом мире! И то, что он выглядит местами знакомым, местами же чужим, загадочным, никак не добавляло Казакову душевого спокойствия. Легко сказать — «оставим на завтра»… а что будет, завтра-то? Конечно, именно водка (ну, или любой достаточно крепкий горячительный напиток) была в такой ситуации жизненной необходимостью.
— Тогда ром. — предложил Сергей, уловивший смысл душевных терзаний спутника. — Чёрный, не хуже ямайского — шестьдесят оборотов гарантировано!
— Другое дело! — Казаков оживился. — Ром подойдёт. Только вот это… — он с отвращением поддал ногой чемодан, — с собой тащить прикажешь? Ещё и сопрут, знаю я эти таверны…
— Зачем? — удивился Сергей. — Попросим мастера Валу отправить багаж ко мне на Смородиновый, а сами — к тётушке Гвинкль.
— Ну, как скажешь. — Казаков стёр с пластикового бока чемодана след подошвы.– Договаривайся тогда и пошли, покая тут совсем крышей не поехал…
Он дождался, пока Сергей обменяется несколькими фразами с капитаном «Квадранта» (разговор шёл на местном языке, но по жестикуляции набежавшего рыжего боцмана Казаков догадался, что речь идёт об их багаже), поднялся, кряхтя, с монументального чугунного кнехта, вкопанного в землю у края пристани, и вслед за спутником пошёл вдоль по улицы. Она носила оригинальное название «Припортовая», и Казакову приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы не вляпаться в следы жизнедеятельности местного общественного и грузового транспорта. Раза два он едва не полетел с ног — булыжники, которыми была вымощена улица, были округлыми, выпуклыми, разного размера, отчего каждый шаг приходилось рассчитывать, чтобы не споткнуться самым унизительным образом. Передвигаться непринуждённо по таким мостовым — это особое искусство, к которому Казаков в последний раз прибегал в начале нулевых, в Риге — или там камень был всё-таки тёсаный?
— Может, подыщем тебе трость? — предложил Сергей. — Такую, знаешь, чёрного дерева, с костяной рукояткой. Есть тут подходящая лавочка — там и трости с клинком имеются, и даже с фляжкой в шафте!
— Где-где? — не понял Казаков.
— В шафте. Это так палка у трости называется. Её делают полой, а внутри — либо шпажный клинок, либо фляга, либо ружейный ствол, однозарядный. Что захочешь, то и сделают, здесь это не проблема.
— Обойдусь как-нибудь. — буркнул, подумав, Казаков. — Я что, по-твоему, инвалид? Просто непривычно, вот и спотыкаюсь.
— Да причём тут — инвалид, не инвалид? — искренне удивился спутник. — Здесь вообще в обычае ходить с тростями. И, кстати, шляпу носить тоже придётся, если не хочешь выглядеть прислугой или городским оборванцем!
Казаков огляделся. Действительно, попадавшиеся навстречу мужчины — из тех, что посолиднее, немолодого возраста — были все до одного с двумя упомянутыми аксессуарами.
— Ну, надо, так надо. — ответил он. — Я что, спорю? Только сначала заглянем в этот твой «Белый Дельфин». Соловья баснями не кормят — помнишь такую присказку?