– Уходим! – скомандовала она напарнику.

– Подожди. Ты это видела? Нет, ты точно должна это увидеть, – звал Эд к неприметной нише.

Энн раздраженно закатила глаза, но подошла. В дальнем углу коронной палаты, в нише за стеклом стояли деревянные ящики, богато украшенные камнями.

– Ты представляешь, в них лежат головы королей и королев, – в голосе парня слышалось восхищение вперемешку со страхом.

– Знаю, – улыбнулась Кинских. – Карл ввел эту мерзкую во всех смыслах традицию, хотя его самого похоронили целым.

– Давай возьмем? – шутливо предложил Эдгар.

– Нет, – отрезала она, но было поздно. Напарник случайно коснулся стекла, которое с грохотом осыпалось, словно только и ждало, когда к нему притронутся. Противно завыла сирена, и послышался топот ног.

– Ну ты и кретин! – Энн зло влепила недотепе подзатыльник. – Бежим!

Выбежав из палаты, они бросились в разные стороны. Энн прокралась по тайному королевскому коридору таким же путем, каким и вошла. Эдгар же завернул в главный зал святого Вита.

Кинских неслась прочь из Пражского Града, соревнуясь с полицейскими машинами. В ночной Праге было светло как днем. На бегу она сняла рюкзак с плеч, а затем сбросила кожаную курточку и, подхватив какую-то рубашку, оставленную рядом с контейнером для текстиля, метнулась в проулок. Потом в еще один. Потом оставила рубашку, набросив ее на бездомного, дремавшего на скамье у входа в парк. Воровато оглядываясь, она пыталась идти спокойно, но злосчастная корона будто обжигала Анет спину, заставляя ускорять шаг. Руки тряслись так сильно, что пару раз, порываясь вызвать такси, она промахивалась и звонила куда угодно, но только не по нужному номеру. Кинских не знала, почему настолько испугалась: то ли потому, что сорвался тщательно продуманный план, то ли потому, что была не слишком уверена в безнаказанности.

За углом резко завыла полицейская сирена, и Энн бросилась бежать, снова поддавшись необъяснимому страху. Проскочила какую-то ограду и оказалась…

«Черт! Кладбище. Молодец, Эн», – мысленно обругала она себя и решила, что стоит затаиться. По городу не умолкая выли сирены. Кража национальной реликвии – громкое, очень громкое дело для всей Чешской Республики. А значит, их начнут искать раньше, чем она рассчитывала. Энн накрыло волной паники, она прижала руки к животу, ощущая, как внутренности скрутились в болезненный, тяжелый ком. Только сейчас Кинских в полной мере осознала, в какую передрягу попала, поддавшись на уговоры своей гордости и жажды доказать с помощью короны себе и всему миру, что сверхъестественного не существует.

Энн достала телефон, переставила сим-карту и несколько раз набрала напарника, но он не ответил.

«Хоть бы Эдгар не попался», – повторяла она мысленно, точно мантру. Если бы он не тронул витрину с головами, они бы уже счастливо отмечали удачный исход дела. Напряженно размышляя, Энн брела между увитых плющом могил, смотря под ноги.

Она оказалась на Старом еврейском кладбище. Надгробные плиты, полуразрушенные временем и погодой, жались друг к другу и походили на звериные клыки, если представить, что город был бы огромным волком, а кладбище – его пастью. В отблесках света, которым уличные фонари пытались достать до территории кладбища, Энн видела на плитах звезду Давида. На некоторых были полустертые изображения птиц и животных, указывающие на душевные качества покойного. На паре надгробий вились знаки, обозначавшие принадлежность к профессии. Так, топор предполагал мясника, ножницы – портного, а пинцет – лекаря.

– Ну и занесло же меня, – тихо прошептала Кинских под нос.

Энн снова разблокировала телефон, собираясь вызвать такси. Венец требовалось как можно скорее доставить в стерильное помещение.

– Кто здесь? Кладбище уже закрыто для посещений! – раздался зычный голос со стороны сторожки. Луч фонаря скользил возле ног девушки, вынуждая бежать. Она помчалась прочь, прямо по могилам, боясь, что может так глупо попасться.

Когда ее нога наступила на очередной холмик, тот провалился, а вместе с ним рухнула и Энн. Падение вышло жестким, поскольку она упала на толстые доски, пахнущие свежей древесиной. Приземление выбило воздух из легких, заставляя Кинских сдавленно кашлять. Она лежала на гробу и сдерживалась, чтобы не закричать в голос от боли. Графиня пробила правую ладонь почти насквозь, вернее, насадила ее при падении на торчащий штырь. Слезы безостановочно текли по лицу. Стараясь не шевелить рукой, она внимательно осмотрелась.

На Старом еврейском кладбище уже лет двести как никого не хоронили, сделав его городской достопримечательностью. Посещение разрешалось лишь с экскурсией и родственникам, если таковые еще остались.

Яма оказалась не совсем могилой, скорее целым подземным склепом. Об этом говорили гроб и огромное пространство вокруг него: стены были укреплены, пол утрамбован. Энн пару минут лежала неподвижно, ждала, что ее вот-вот обнаружит кладбищенский сторож, но было тихо. Лишь надсадное дыхание девушки разгоняло царящее беззвучие.

Энн дернула руку и сняла с гвоздя, судорожно всхлипнув. Ладонь горела огнем, и кровь быстро пропитала гробовые доски. Трясущимися пальцами она достала телефон из кармана штанов, чтобы увидеть, как выбраться наверх, но мобильный ни в какую не включался, а фонарик был спрятан в одном из отделений рюкзака. Энн застонала и вытащила рюкзак из-под бока. Корона перестала больно впиваться в ребра.

«Святые диссертации! Надеюсь, она цела, иначе я совершу ритуальное самоубийство», – подумала она.