– Да что произошло?

– У меня рак, Галя. (В трубке долгое молчание.)

– Это что, шутка у тебя такая? Что молчишь? Ты думаешь, я раковых больных не видела, а ты на себя посмотри.

– Я у врача утром был. Говорит, третья стадия. Я думал, что это язва моя пошаливает, к врачу не обращался - некогда было. А потом допекло - анализы сдал, телевизор этот глотнул... ("Стоп, опять перебил себя Киреев, - ты опять не то говоришь. Много слов. Более веско надо".)

– Я у врача утром был, третья стадия.

– Ошибки быть не могло?

– Нет.

– Что же делать будем?

– Врач говорит об операции, но ты же знаешь, какое сердце у меня.

– Слушай, Киреев. Я сейчас еду к тебе.

– Нет, ты не так меня поняла.

– Опять споришь? Еду. Только возьму кое-что из вещей.

– А как же Сергей?

– Он сильный. И... Неужели не понимаешь, ничего не понимаешь...

– Галя, я...

– Все. Дома поговорим... У входа в метро старушка торговала сигаретами. Народ, не останавливаясь, бежал мимо. Обычно она продавала товар молча, но сейчас, сильно озябнув, решила подать голос:

– Сигаретки, сигаретки покупаем. Молодой человек, - обратилась она к проходящему мимо мужчине. Это был Киреев.
– Сигареты...

Он невидящими глазами посмотрел в ее сторону.

– Конечно, дома поговорим, - сказал и скрылся в пасти чудовища, в просторечии именуемой подземкой.

– Какие уж сигареты им, - старушка обернулась к стоявшей рядом товарке.
– С утра уже нанюханные. Наркоманы несчастные.

– И не говорите. Разбаловался народ. * * *

– Боже мой, уже половина первого! Ну и соней же ты Соня стала. Позор!
– Молодая женщина, посмотрев на часы, потянулась от души, сразу же став похожей на кошечку. Та так же урчит от удовольствия, потягиваясь после сытного завтрака.
– Жизнь прекрасна. Мир чудесен. Я обворожительна и великолепна. Сегодня сбудется все, что я захочу. Удача любит меня. Зазвонил телефон.

– У телефона...

– Мы все дрыхнем?

– Вот и нет. Настраиваюсь на предстоящий день.

– Это как?

– Надо проснуться и сказать, что жизнь чудесна, а у тебя сегодня будет прекрасный день.

– Кому сказать?

– Да ну тебя, дядя. Между прочим, этот настрой здорово помогает.

– Ну-ну. Значит, говоришь, жизнь чудесна?

– Чудесна, Смок.
– Соня знала, что ее дяде приятно, когда она называет его именем любимого им героя Джека Лондона, но сейчас это имя вырвалось у нее непроизвольно.
– Слушай, я тебя больше месяца не видела. У меня есть предложение: давай как в старые добрые времена - часиков в восемь махнем в "Аркадию", а? Рябчики жареные, фаршированные грибами... Сказка. Выбор вин за тобой. Ну что, договорились?

– У меня другое предложение, Софья Николаевна. Я сейчас на Кузнецком. Значит, у тебя буду через десять минут.

– Смок, постой. В час ко мне художник один прийти должен, затем я в Милан звонить хотела, по поводу...

– Милан подождет, художник - тем более. Разговор у нас будет, Сонюшка.

– Что-то серьезное?

– Да что в этой жизни может быть серьезного? Все прекрасно и чудесно, но поговорить нам, племяшка, надо.

– Хорошо, я жду.

Глава вторая

– Ответь мне, Софья. Дядя стоял и смотрел в окно. Девушка сидела в кресле и пила кофе из своей любимой чашки. Это был для нее святой обряд: кофе по-турецки, любимая чашка. Дядя от кофе отказался, сказал, что давление стало подскакивать. Молчал он долго и вот неожиданно заговорил. Софья даже вздрогнула.

– С тех пор, как ты институт закончила... нет, даже раньше, с тех пор, как ты после смерти своего отца ко мне переехала жить, я в чем-нибудь упрекнул тебя? Я даже с советами к тебе реже лезть старался.

– Не пойму, я что-то плохое сделала?

– Не перебивай, пожалуйста, - Владимир Николаевич Воронов повысил голос и наконец-то повернулся к девушке лицом.

"Видимо, что-то серьезное" - Софья знала, что если дядя повышает голос, что случается редко вообще, а на нее он никогда его не повышал, - лучше сидеть, молчать и слушать.

– Я знал, что ты у меня умница. Не скрою, порой мне начинало казаться, что ты не Николая, а моя кровная дочь... Да ты сама знаешь, - голос Воронова стал мягче, - кроме тебя у меня никого нет. Все, что у меня есть, - все останется тебе... Сейчас мы вроде бы разъехались, а я, уж ты прости, продолжаю постоянно думать, как ты. Не скрою, получаю кое-какую информацию о тебе. Знаю, что много души своей галерее отдаешь, что дела неплохо идут. Это хорошо, но это, согласись, и не подвиг. Мы, Вороновы, всегда так жили. Нас в Старгороде работягами всегда называли. Твой дед с войны без руки вернулся. Так вот, он себе и избу справил - один, без помощников - мы с твоим отцом еще малолетними были. И землю он одной рукой пахал, и какой сад вырастил! Соня смотрела на Владимира Николаевича - и ничего не понимала. Но огорчало ее не только это. Она могла дать себе голову на отсечение, что за тот месяц, что они не виделись, дядя в чем-то неуловимо изменился. Более нервными стали движения, а слова... Море слов, целая речь. Раньше он одной фразой мог объяснить суть проблемы.

– Смок, может, все-таки попьешь кофейку?

– Я же просил, дорогая, меня не перебивать.

– Молчу, молчу. Как мышка в норке.

– Так вот, как видишь, я остаюсь объективным. У тебя светлая головка - думаю, ты все поймешь. Меня беспокоит твоя личная жизнь. Да, да, не делай глаза круглыми. А поскольку это твоя, и личная

– жизнь, постараюсь быть тактичным... Говорят, ты мальчиками увлеклась? Меняешь их, как перчатки?

– Ничего не скажешь, очень тактично. И кто тебе это сказал?