* * *

Вобщем вся эта навалившаяся на неё обида, со стороны обольстившего её негра и со стороны судьбы, была настолько для неё неразрешимой, беря в расчёт, что волевого решения с институтом она принять не в силах, так что она решила покончить с собой. Способ самоубийства она выбирала недолго, так как за девятнадцать лет своей жизни она, когда размышляла вообще о самоубийствах, всегда представляла прыжок с моста как, так сказать, самый гуманный. Надо заметить, что лёгкой эту смерть сложно назвать, но что поделать, разные типы самоубийц считаю «самыми гуманными» разные методы: кто-то режет вены и видит в этом романтику, кто-то вешается и видит всё то же, ну а Аня любила романтику высоты над водой, — и кстати сказать, в то время, как высота над твердею её страшила ужасно и она наверно предпочла бы, насилуя себя, бросить универ, чем спрыгнуть с крыши дома, хотя и решила себя убить.

В наше время из-за технического прогресса, достигаемого одарёнными учениками ВУЗов, реки зимой в больших городах уже не замерзают, как замерзали во время отсталой науки и «дремучих» убеждений. Был в Анином городе замечательный мост, выполненный в стиле как раз тех дремучих времён, по которым все, кто проходит по этому мосту, волей-неволей вдруг почему-то начинают скучать по тем временам, восхищаясь красотой литого чугунного ажура перил по краям достопримечательного незамысловатого этого сооружения. Все перила были увешаны в амбарных замках (кстати, спроси современного молодожёна, что такое амбар — интересно, знает ли кто?) и эти замки, вешаемые в знак крепости брака, как бы натуральным своим весом отозвались в сердце бедной Ани, когда она пришла в свой роковой день для совершения очередного своего преступления. Погода стояла пасмурная, но не ветренная и даже не очень холодная (благодаря прогрессу впрочем). Людей на мосту было не сказать что бы мало, но и не сказать, что бы они ходили беспрестанно.

Она заранее решила не торопиться. Люди проходили и порой образовывался одинокий пробел, когда никто не смог бы её остановить в исполнении её намерения, но она не решалась и эту её нерешительность наоборот нужно считать за хладнокровие, потому что намерение её было серьёзно, а не показательно-публичное, с целью залезть на перила, чтобы её «спасли». Нет, траур её был безвыходным, вернее выхода было лишь два и этот казался её более реальным…

Через «добрые» полчаса она спрыгнула. Прыгнула она решительно, как будто спортсмен, перемахнув парою движений через ограду. Она устала ломать себя сомнениями и отвлечёнными мыслями, решив зачеркнуть их одной жирной линией, черной, как окрашенные перила, и резко прервать всякий ход своих мыслей. В уме её это представлялось неким прогрессом, чтобы не останавливаться и не жевать то, что и так понятно. Про то, что она может быть беременна, она и не думала, — вернее не воспринимала эту мысль всерьёз; ну а про родителей, то есть про отца и мачеху, а не про мать, которая уехала с любовником в другую страну, она и вовсе не размышляла, какую смертельную рану она нанесёт им обоим своей гибелью. Что поделать, молодые и неопытные учатся на своих ошибках, а ошибка Ани была непоправимой…

ПСР — 8

Кошмар наяву.

1

Рассказ этот о полицейском, но в тексте мы не будем использовать это наименование «полицейский», так как наше правительство собезьянничало его самым гнусным и позорным способом у запада, не подумав о том, что ни у кого и никогда — будь то хороший или нехороший — не вызывало уважение подражание и заискивание. Во времена использования в нашей стране наименования «милиционер», нас хоть и не любили, как «неевропейцев», а вот когда мы собезьянничали, то уж над нами стали смеяться, — а в лицо конечно же улыбаться и делать вид, что «Россия на верном пути».

Итак, история ниже происходит в наше время и история эта про милиционера.

* * *

Молодой человек прогуливался в свой выходной день. Скажем, правда, он не прогуливался от безделья выходного дня, а прогуливался он из своего гаража, поставив свою машину в него, и направляясь из него пешком до своего дома. Он, когда ещё ехал в гараж, заметил в тупичке между другими гаражами как бы разбитую машину, и более того, машина вероятно была милицейская. Теперь он решился сделать крюк, чтобы специально пройти в этот тупичок и разглядеть всё как есть. Не из одного профессионального любопытства он решился пойти и потрудить лишнего свои ноги, а и просто из человеческого, да и странно, что вообще милицейская машина может вот так просто валяться никому не нужной. Странно ещё было и то, что машина была не то что бы после аварии и убрана с дороги, чтобы не затруднять движение, а похоже было больше на то, что машину будто разобрали и оставили один кузов, — она была без стёкол и вся мятая, — так показалось этому молодому человеку, когда он мельком успел разглядеть, проезжая её мимо.

Да, зрение его не подвело. Вот он подходил и видил с того же расстояния, что и прежде, что он не ошибся. Машина была будто взорвана изнутри и стояла на спущенных колёсах. Вот только, чего этот молодой человек не заметил, когда проезжал мимо, это два лежащих тела возле неё. Люди, лежащие возле, были одеты в милицейскую форму и, без всяких сомнений, были мертвы. Двери, передняя и задняя, с одной и той же стороны, были открыты, и оба мужчины видимо пытались бежать, но не успели и смерть настигла быстрей. Глаза того, который пока был живой сидел за рулём и теперь лежал подле, глаза его были самую малость приоткрыты, а выражение лица, выражение бровей и губ было как бы страдальческое и вместе с тем раздражённое. Лицо того, что при жизни сидел на заднем пассажирском сидении и теперь лежал на земле, было похожим; только у него глаза были как у человека, который крепко спит, но только тоже как бы страдальческие и тоже как бы какие-то побеждённые…

Невообразимый ужас объял нашего молодого человека, ему в одну эту минуту, которую он разглядывал мертвецов и их служебную машину, представилось нечто кошмарное, которое не было бы кошмарным, если б не было реальным. Было очевидно, что убийца или убийцы это люди может и не с большими силами, но с дерзостью, которая не имеет границ, — и уж конечно теперь эти убийцы пойдут до конца, потому что свидетельство того, что они готовы к любым последствиям, было перед глазами, и разумеется так просто они не сдадутся.

Молодой человек сам был милиционером и вспомнил об этом с некоторым позорным чувством. Он подумал: а вдруг кем-то объявлена охота милиционеров или что-то вроде того. Страх овладел им, он побоялся сделать даже хотя бы один шаг в сторону машины и убитых. Скрепляя сердце он наоборот стал делать шаги назад, с мыслью, что авось никто не заметит случайно, что он здесь был. Можно конечно оправдать его трусость неимением в распоряжении табельного пистолета, но если по честности, то про табельный пистолет наш милиционер и не вспомнил ни разу…