И все-таки ему было разрешено смотреть на мир через незарешеченные окна. И все-таки это была свобода! Слово это звучало в висках, отдаваясь эхом в ушах, оборачивалось неопределенностью и непредсказуемостью.

С очередной попытки найти хоть какую-нибудь работенку он вернулся разбитым, заперся в сарайной комнате, растопил камин, чтобы прогнать сырость, заправил софу чистым постельным бельем, выделенным ему Миленой, прилег, уткнувшись носом в подушку. И тут почувствовал такую страшную усталость, что лежал не шелохнувшись. Непривычная обстановка комнатки, зажатой узкими коридорами, обретенная свобода и первые впечатления о ней – все это будоражило сознание и мешало заснуть.

Он утешал себя мыслью: в колонии его чувства не притупились, не ожесточились, и живое подтверждение тому – искренняя привязанность к Денису. И почему-то вспомнил Эдвард добродушного и проницательного Учителя, познавшего мир грез, – своего таинственного сокамерника. Это был глубокий старец, в облике которого сочетались строгая святость и доверчивость ребенка, а его улыбка с самого начала обещала дружбу. Ни у кого Эдвард не видел таких проницательно-выразительных ярко- зеленых глаз. С ним он погружался в тайны мироздания, ему он был обязан своими некоторыми знаниями о загадочных силах природы. Искренняя вера Учителя в Бога помогала старцу жить и сохранять крепость духа. Но при этом он с лютой ненавистью относился ко всякого рода посредникам между людьми и Всевышним, считая их самозванцами.

Так он долго лежал с думой о своем Учителе, пока сон не забрал его в свою таинственную темницу.

Причудилось Эдварду, как перед ним медленно опускается, заволакивая все вокруг, черная мгла, и в ней замаячило странное, но вполне осязаемое зрением существо с лицом, испещренном глубокими морщинами. На нем – белая мантия, волосы и борода тоже белые, в руке жезл, тоже белый. Он взметнул кверху жезл и случилось чудо: что-то яркое сверкнуло, мглу охватило голубое пламя, из него зазмеились стебли, корни и погнались за ним. Свирепо шипя, преследователи нагнали его, угрожающе сомкнулись, как бы препятствуя продвижению, потом бросились на Эдварда, загнали его в свои цепкие объятия, будто в гигантскую паутину. Словно беспомощная мошка, он забарахтался в ней, отчаянно пытаясь вырваться из оков. И по мере того, как Эдвард трепыхался, он все более запутывался в западне и чувствовал, что силы вот-вот покинут его. Вокруг клубились ядовитые золотистые пары. Паника, острый леденящий страх, как удар ножа, приводили его в беспомощное отчаяние перед грозной, нависшей над ним силой.

Неожиданно сзади, из-за кустов, бесшумно поднялась, разрастаясь, гигантская тень и скользнула к нему. Снова блеснул жезл, из него вырвалось голубое пламя. Стебли и корни, связывающие Эдварда, мгновенно обуглились и превратились в прах. Круг нечисти разомкнулся, высокий и узкий тоннель открылся перед взором. Он миновал его порог и очутился в ослепительно яркой местности…

Эдвард очнулся от странного видения, когда солнце заглянуло в решетчатое окно, а в камине еле розовели подернутые пеплом головешки. Он поднялся, поворошил кочергой угли, побросал в них дрова, и вскоре красные отблески пламени заплясали на его лице. Сев на софу, соображал: что это могло быть – сон, явь или галлюцинация, порожденная его утомленным мозгом?

Отвлечься от лихорадочных мыслей его заставил стук в дверь. Эдвард мгновенно вскочил, открыл ее и встретил улыбающегося Дениса. В руках тот держал молоток и баночку с гвоздями.

Ты не забыл? – спросил он просто и буднично, и лукавая улыбка озарила его васильковые глаза. – Не забыл, что мы собирались махнуть на Волчьи холмы?

Эдвард утвердительно кивнул, быстренько оделся, и они отправились на холмы.

Дорогой Денису показалось, что Эд чем-то озабочен. Он поинтересовался:

– С тобой все в порядке?

– А как ты думаешь?

– Не уверен.

– Скажи, мой юный друг, – Эдвард не удержался, чтобы не задать волнующий его вопрос, – никто не возражает против моего присутствия у вас?

– Мама не возражает, а я – сам знаешь.

– Но есть и третье лицо.

– Запомни навсегда, – выражение лица мальчика слегка посуровело, – дядя Феликс, если ты его имеешь в виду, для меня чужой человек. И вообще мне даже не хочется о нем говорить. Лучше скажи вот что: когда поставим хижину, в ней можно будет ночевать?

– Конечно. В этом вся прелесть лесной жизни – хижина, костер, птицы щебечут и звезды над головой. А чтобы было не только привольно, но и сытно, придется заняться рыбалкой. Кстати, в коридоре сарая на стене развешаны спиннинги. Чьи они?

– Папины. Он был заядлым рыболовом.

– Можно их пустить в дело?

– Конечно.

Они какое-то время шли молча, каждый думая о своем. Дорога вилась по склону холма, постепенно поднимаясь к его гребню. Уже чувствовалось дыхание реки. Первым подал голос Денис:

– Эд?

– Говори, что тебя еще волнует?

– Вот поставим хижину, обставим ее внутри как сможем, чтобы какие-то удобства были. А кто-то вдруг забредет туда в наше отсутствие и все жилище переворошит. Как сделать, чтобы этого не случилось?

– А ты как думаешь?

– Не знаю. Может быть нам дежурить поочередно?

– Не получится. Представь, что ты там дежуришь, а к тебе два наглых здоровяка нагрянули. Неужели думаешь, что они станут подчиняться твоим требованиям? Конечно, нет. Но ты, Денис, прав, хижину без присмотра оставлять нельзя. Ну-ка помозгуй, как нам эту задачу решить?