Но если кто из сумасшедших дураков все же продолжает препираться, думая, что его влияние на царя большое, а старый Ромодановский уже ему надоел. То тогда старик встает во весь свой рост… и придворный исчезает не только из двора, но и из жизни.

Меньшиков первым отвел взгляд от собеседника и, поскрипев зубами, поскорее вышел из избы. Александр Данилович, хоть и был энергичен и горяч, но чувства разумного никогда не терял. И теперь он понимал, что, продолжая настаивать, он не только не собьет одного соперника, но и может с легкостью получить еще и второго, более могущественного и опасного.

Ф. Ю. Ромодановский посмотрел ему взгляд, оценил, с каким норовом он поднимается по ступеням лесенки и открывает тяжелую дверь, ухмыльнулся. Далеко пойдет вперед, петушок, если не попадется в лапы такому вот старому лису, как он.

Который вот и сам чуть не ошибся. Точнее, уже ошибся, но вовремя остановился. И теперь ему можно тормознуть и подумать, толи он сделал и какие тут супротивники и друзья. А пока он только властно махнул рукой — уберите малого с дыбы. Вроде бы без сознания, но все равно тихо и медленно палачам, а теперь и лекари и прислужники:

— Привести в себя, умыть, вылечить, накормить. Своей головой отвечаете!

Палачи лишь кивнули головами и стали выполнять приказ — сняли с дыбы и положили на носилки, чтобы вынести в соседнюю избу. Они даже не удивились. Не раз уже было — сначала пытают, а потом начинают лечить. Боярин ить в высокой политике, а это все равно, что среди девок — настроение меняется вплоть до противоположенного.

Ромодановский зря не верил в бессознательное состояние князя Хилкова. Тому действительно было плохо от двойной уже дыбы и огненного веника, но как раз от этого он не мог потерять сознание — слишком сильная была боль.

Но услышав, наконец, что его надо лечить и кормить, Дмитрий соизволил потерять сознание. Кажется, на первом этапе он, если и не победил, то хотя бы не проиграл.

Он пришел в себя уже в другой избе — судя по ощущениям, его омыли, немного полечили. По крайней мере, ему обмазали обожженную кожу, а кровоточащие раны перевязали с корпием. Не антибиотиков, ни сильнодействующем лекарств здесь еще не видели, также как хирургов. М-да, вот это уровень медицины в XVIII веке, толи полечили, толи не лечили, все одно. Хотя ладно, главное, уже не пытают, оставив в покое. Одежду пусть и не дали, но это даже лучше, тело так обгорело, что вспыхивает приступом боли от легкого прикосновения. Какая уж тут одежда!

Его палачи, а потом еще и лекари (для XVIII века) и слуги это почувствовали. Не только не было одежды, но и сам он лежал на животе (там не было ожогов), а спина, наоборот лежала вверху. Нечто вроде простынки (или очень легкое одеяло) лежало на четырех стойках, нечто вроде полога.

Ух, я вроде бы жив, и симптомы положительные. Нет нагноений, высокой температуры, лихорадки. Вроде бы хочется есть, но это пока неопределенно. А вот пить хочется точно!

Он слегка пошевелился, чтобы хотя бы приподняться и застонал от сильной боли. Вот это я и влип! Боюсь, еще одной дыбы он не выдержит. Очень больно. Особенно в плечевых суставах рук и на коже спины. Впрочем, болело все тело, просто меньше.

На стон Дмитрия, хоть он и был негромкий, сразу же пришел мужчина, на вид простой мужик, черноволосый и коренастый, с бородой, но не лопатой, а с кроткой, аккуратно постриженной. Попаданец его сразу узнал, это был палач. Не помощник палача, а сам палач, который, собственно, и мучал его на дыбе целых два дня мучительной боли! Как его называли, он ведь слышал? Кажется, Авдейка. Фу, имя!

На лице попаданца само собой появилась презрительная и немного горестная мина. Палач это увидел.

— Ваше сиятельство, — мягко сказал он, — это всего лишь моя работа. Я — простой палач, а вы — благородный человек. В обычной жизни вы бы меня даже и не увидите. если вам так угодно, сравните меня топором в руках государства. Если меня взять и махнуть, то можно всякое отрубить. А если положить, то обычный кусок железа.

— Ладно уж, простой кусок железа, — слабо улыбнулся Дмитрий, — зачем снял с этой проклятой дыбы? Так бы и замучал до смерти, хотя бы боли не стало!

— Не-не-не, — открестился Авдейка, — это здесь все к его сиятельству Федору Юрьевичу. Надо будет, я сам окажусь на дыбе, как мой предшественник, — палач осекся и поспешил сменить тему: — может, вы чуточку пообедаете, ваше сиятельство? Разносолов здесь не дают, но сегодня кашка вкусная — сечка ржаная, в меру разваренная. Да хлеб ржаной, хорошо прокопченный. Попробуйте, пока лежите. А там, что Бог даст и его сиятельство Федор Юрьевич!

Ну-тка, он вытащил из теплой еще печи чугунок с кашей, — давайте хотя бы понемножку, пока каша теплая, сама в рот лезет, просится!

Дмитрий поначалу не хотел. Какой там кушать, если боль разламывает все тело, аж скулы немеет, хочется просто повыть на луну. Но когда Авдейка вытащил кашу, и она так волшебно запахла, что само собой рот заполнился слюной.

Организм даже не спрашивал у мозга, что да как, как бы имя в виду, что для самых простых вещей, от которого зависят жизненные функции, он и сам сможет порешить, надо или нет.