Этот автомобиль всем своим видом напоминал полицейские экипажи, бороздившие улицы Нью-Йорка, Бостона и Филадельфии в начале 21 века. Поэтому мне в голову пришла идея: «Уж не федералы ли к нам пожаловали?!» Патрульный автомобиль еще секунд десять попыхтел на холостых оборотах. Потом тронулся с места, пересек перекресток и скрылся за углом соседнего здания. Мы же с Дэвидом в недоумении пожали плечами и продолжили свой путь в сторону набережной и пляжа.

Солнце припекало… Вдалеке в его лучах купался океан. Ветер доносил шум прибоя, беспокойные крики чаек и резкий запах морских водорослей. Вдоль центральной улицы, по которой мы шли, сгрудились приземистые здания магазинчиков и кафешек. В витринах, кое-где еще висели выцветшие от времени рекламные вывески: «Распродажа! Все по 2 $!» или «Бизнес-ланч всего за 7 $». Все говорило о том, что когда-то здесь было очень мило. И от этого становилось еще печальней созерцать, как паутинки запустения постепенно, дом за домом, квартал за кварталом, занимали площади, улицы и переулки, проникая все глубже и глубже, в самое сердце этого чудесного городка.

Мы прошли мимо аккуратной лютеранской церквушки, обшитой снаружи белым сайдингом. Впрочем, краска от дождей и ветра совсем потускнела и теперь ее белый цвет превратился скорее в один из оттенков серого.

— Даниэль, а ты веришь в Бога? — неожиданно спросил меня Дэвид.

— В детстве, кажется, верил, — ответил я.

— А сейчас?

Я на мгновение задумался. По большому счету, мне было все равно. Еще в университете я перестал посещать мессы, поскольку понял, что мир устроен намного сложнее, чем это написано в Библии. Потом я переехал в США, устроился на работу, взял кредит, а тема Бога и религии окончательно перестала меня интересовать.

— Не знаю, — ответил я Дэвиду. — Наверное, не верю.

Мы прошли полквартала молча, каждый наедине со своими мыслями. Мимо проплыл длинный фасад кондитерского магазина. Витрины его были варварски разбиты, словно на него в поисках золотого билета совершила набег толпа подростков из «Чарли и шоколадная фабрика».

— А если бы он все-таки существовал? — снова заговорил кузен.

— Кто? — не понял я.

— Ну, Бог! — пояснил Дэвид. — Как думаешь, как Он отнесся бы к тому, что мы оцифровываем свои личности?

— Я думаю, Ему было бы все равно.

— Почему?

— Это же наш выбор! Мы ведь, к примеру, не заставляем христиан, иудеев или мусульман переходить в цифру. Потому что понимаем, что остаться в реале, — их осознанное решение!

— Возможно, ты и прав, — немного поразмыслив, согласился со мной кузен.

Мы преодолели еще один квартал. До набережной оставалось всего метров сто — сто пятьдесят. А я все думал о предстоящей процедуре цифровизации. Не сказать, чтобы она меня слишком пугала. Все-таки я готовился к ней все последние годы. Однако меня не покидало чувство тревоги. Местный психолог, мистер Уилсон, говорил, что это нормально. Тревожные мысли и переживания всегда сопровождают человека в поворотные моменты его жизни. Особенно, если человек стоит на пороге чего-то неизведанного и неиспробованного.

«Сэр, вспомните свой первый поход к зубному! — сказал он мне во время нашего последнего сеанса психотерапии. — Вы ведь тоже переживали и нервничали. Хотя знали, что все будет нормально, анестезия сработает и никакой боли вы не почувствуете!» — после этой фразы он снисходительно улыбнулся и похлопал меня по плечу. Впрочем, сравнить оцифровку с походом к стоматологу мог разве что мистер Уилсон. Мне вообще иногда казалось, что он так погряз в своих психологических приемах и матрицах, что за ними совсем перестал видеть живых людей, с их проблемами и переживаниями.

Пару дней назад мне приснилось, что во время оцифровки людей заменяют на роботов и хитроумных NPC, которые лишь мастерски копируют поведение своих человеческих прототипов. Сами же люди бесследно исчезают в глубинах небытия, где странствуют в одиночестве и кромешной темноте целую вечность.

Проснувшись, я, конечно же, отмел этот бред. Огромное количество моих друзей и знакомых прошли процедуру цифровизации. После этого я встречался с ними в виртуальных мирах. Мы общались, гуляли, зависали в ночных клубах. Уверен, что ни одна программа не смогла бы так ярко и в мельчайших подробностях воспроизводить человеческий характер.

К тому же мне постоянно приходилось сталкиваться с оцифрованными на работе. Большая часть наших инженеров и менеджеров среднего звена уже давным-давно перешли в цифру и общались с нами посредством виртуальных совещаний, телефонных звонков и голограмм. Рассуждения такого рода меня всегда немного успокаивали. Однако тревога возвращалась вновь и вновь. Однажды ночью я так накрутил себя, что был готов и вовсе отказаться от оцифровки. Такие случаи у нас в коммуне уже бывали. Например, в прошлом месяце отказалась от цифровизации и переехала в «Библейский пояс» Мая Харрис. А еще год назад в самый последний момент испугался и не стал проходить оцифровку Барри Аллен.

Я немного знал Барри. Одно время мы работали с ним вместе в цехе упаковки. Поэтому после случившегося я пошел прямиком к нему и спросил:

— Чувак, ты чего? Что происходит?

— Блин, братан! Я как будто прозрел! Мне не нужно туда лезть! — ответил мне Барри и неожиданно заплакал.

Вы бы видели это зрелище! Двухметровый бородатый бугай стоит передо мной и плачет, как ребенок. Когда он успокоился, мы пропустили по стаканчику в одной из местных забегаловок. Он мне, кстати, так внятно и не объяснил, почему ему все-таки «не нужно» переходить в цифру. А утром Барри прыгнул на свой старенький Харлей и уехал из коммуны. Больше я его не видел.