Через десять минут привела все в порядок, затем отправились на кухню, пить чай.

К нему подала своей выпечки хрустящие вергуны* с маком и гречишный мед в вазочке. Пили из блюдечек, чашек Литвиниха не признавала. Колька был у нее любимый внук. Когда пошел в школу, купила ему новенькие ботинки, а в пятом классе мечту всех мальчишек – ружье «монтекристо».

Погостив у бабули с час, отправился домой, получив для братишек гостинцы: бумажный кулек орехов и чернослива. На поселок опускался вечер, в небе зажигались звезды, из степи доносило запах чабреца и полыни.

На следующее утро, после завтрака, отец с Колькой и Алексеем продолжили копать погреб, а младшие братишки погнали в степь пасти корову. К полудню пригнали обратно, мать подоила, затем были обед и отдых.

Всхрапнув часок в саду под копешкой сена, Колька отправился на улицу, за ним увязались Алексей с Васькой. Через три хаты от ихней, на другой стороне, влево вел короткий, поросший лебедой проулок. За ним высились два двухэтажных многоквартирных дома из рыжего песчаника, перед фасадам, как в поселке, ряд летних кухонь и сараев. Меж собой местные называли все это «домиками», здесь тоже проживали семьи горняков.

С задней стороны зданий тянулся зеленый сквер, направились туда. Посередине, в деревянной, увитой плющом беседке, «забивали козла» несколько крепких мужиков. Чуть дальше, в песочнице, копалась малышня, с другой стороны, у кустов сирени, трое ребят играли в жошку.

– Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… доносилось оттуда.

Один, жилистый и вихрастый, ловко подбивал согнутой внутрь ногой пушистый хвост кролика с пришитой снизу размером с гривенник свинчаткой, высоко взлетала в воздух.

На двадцатом ударе промазал (упала на землю) остальные довольно заржали.

– Привет пацаны! – подошли к ним Колька с братьями.

– Здорово, – обернулись.

– А ну-ка, – поднял жошку и ловко набил сорок.

– Могешь, – сказал вихрастый, остальные завистливо вздохнули.

Его звали Володька Резников, был подошедшим двоюродным братом. Жил с родителями на той же улице, что и они. В семье были еще два пацана, поменьше. Володька тоже любил подраться, но Кольку побаивался. Двое других – Васька Свириденко и Степка Фокин, были его одногодки.

– Имеется предложение, цикнул на землю слюной Колька.

– Какое? – навострили уши.

– Сходить в поле за горохом. Уже поспел.

Молодой горох все любили и тут же согласились.

Спустя пять минут, выйдя на окраину, свернули к конному двору, и, миновав его, двинулись по грунтовке в направлении Мазуровской балки.

Вскоре, слева от нее, открылось бескрайнее овсяное поле, куда для урожайности подсаживали и горох. Принадлежало оно колхозу «Червоный прапор», соседнего Попаснянского района, наведывалась туда местная пацанва редко, опасаясь тамошних объездчиков.

У ближнего края рос густой вишенник, войдя в него, затаились и стали наблюдать. По полю от легкого ветерка шли волны, кругом было безлюдно, в высоком голубом небе кружил ястреб.

Никого, – отмахнул шмеля Колька и, выбравшись из кустов, первым вошел в овес. Остальные за ним. Колосья достигали груди, нагнувшись, стали обрывать гороховые плети у земли, набивая ими пазухи рубах Чем дальше угодили вглубь, тем стручки становились крупнее и слаже.

А потом в дальнем конце поля показался всадник. Заметивший его первым Володька, заорал «атас!», вся компания замелькала пятками назад.

Когда до вишенника оставалась метров тридцать, сзади застучали копыта, по заячьи вскрикнул отставший Алексей. Колька, тут же остановившись, обернулся. Объездчик снова пытался достать брата плеткой, тот, уворачиваясь, не давался.

– Ах ты ж гад! – побелев глазами, ринулся обратно. На ходу вырвал пук овса с земляным комом, подбежав, хлестнул им по лошадиной морде. Та, заржав, встала на дыбы, всадник вылетел из седла, тяжело грохнулся спиной о землю.

– Ходу! – бросил Колька брату, на последнем дыхании вломились в вишенник. Друзья ждали там. Объездчик между тем встал, взгромоздился на коня и, погрозив на прощанье плеткой, ускакал.

– Ловко ты его, – утер рукавом потный лоб Васька. – Я бы так не смог.

Вернувшись домой, старшие братья позвали младших, вывалив на стол добычу.

– Ух ты! – выпучили глаза и с удовольствием зачавкали ртами.

Наступил июль, а за ним август. Степь выгорела от жары, в садах дозревала антоновка и чернослив. Погреб, наконец, закончили, обложив стены диким, камнем и настелив дубовый потолок на отрезках старых рельс, Внутри устроили закрома для овощей, над ними ляду* с толстой крышкой и надежной лестницей. Чтобы зимой погреб не промерзал, а весной не пропускал талую воду, сверху утрамбовали глиной и обсыпали землей.