И вот в этой точке перегиба тенденций плавколюдей в камнеморе Валера повернул свой бородатый лик в сторону обрыва. И мы поняли, что одна из складок в ней была нашим дао. То есть путем. Наверх. Подвижность, с которой он взлетел по вертикальной козьей тропе при наличии оформленного пузца вызвала уважение. Мы использовали четыре конечности. Наверху была ступенька в кустах. За площадкой шел ад из шиповника, деревьев и уже склона прибрежной горы. Зайти на эту площадку иным способом было невозможно. Но углубиться в верхние кусты в принципе можно было не на много. Метров на 40.

На две палатки места хватало. В одной – мы с Юрой. В другой Михайлов с Лешей. Мы отдышались. Валера сказал, что тут погранзона, но палатки не видно снизу.

– Костер не светите! Мидии на листе жарьте. Рапанов долго не варите. Резиновые будут. Их тут очень. Крабы тоже есть. Под камнями. Будете нырять – продувайтесь. И показал как.

И просто убежал вниз той же дорогой. Он как бы подошел к началу тропы и провалился вниз. Мы медленно подошли к краю обрыва правее тропы и высунули взгляд. Валера удалялся по берегу между плавколюдей. Дело шло к закату. Было тепло и пахло морем. Чайки летали и кричали протяжно и настальгически. Не каркали. Мы поставили палатки. Йодом не пахло. Луна в небе была, но чуть левее. Место для костра уже было. С листом железа. Котелка у нас не было. Но Валера дал нам кастрюлю. Палатки мы поставили. У нас были кроссовки и еще одни вьетнамки. Мои.

Мы поели хлеб с колбасой вареной. Было вкусно, и мы побежали купаться. То есть развернувшись лицом к тропе, на всех четырех, не смотря вниз, и поползли к морю. У нас левее были скалы, а правее галькопляж. Плавколюди уже расходились.

Море встретило нас ласково и солено. На камнях было скользко и росли зеленые мочалки. Но они были такие теплые и иногда гладкие. То есть можно было сидеть попой. Иногда прижавшись спиной как в кресле. А правее была глубина и песок на дне. Очки для плавания у нас были. Поэтому мы ныряли и плюхались. Я поплыл подальше и занырнул. А! главный момент! У нас была пара красных ласт. Вот с ними-то я и нырял. Но это потом.

Набултыхавшись во взаимной возне и хаотическими плавбросками на пять метров, я отплыл подальше и вгляделся вниз. И я увидел рапанов. Они были разбросаны на песке желтыми пятнышками. Но они начинались с глубины в десять или двадцать метров. Инстинкт охотника-собирателя выпустил свои гормоны в кровь.

И я пошел к ним. На глубине четыре метра мои уши сказали стоп. И тогда я вспомнил валерино зажимание носа и «дуть пока не скрипнет в ушах». Я зажал и скрипнул. Стало легче. Но ласт на мне не было. И все же я достиг дна. И добыл первого рапана. Было метров десять. Он приближался медленно к моей руке, но азарт перекрывал все. И то, что углубление без ласт съедает в пять раз больше кислорода. Когда в моей руке оказался твердый, холодный, скользкий предмет в моем мозгу прозвучал сигнал «красная лампочка». Я рванул вверх. Как же долго длились эти десять метров. Но я его поймал. Кровь хлестала из носа. Рот хватал воздух. Ноги гребли к берегу.

Девчонок не было. Но это пока. Пенок тогда тоже не было. Мы спали на матрасах. Надувных. Они сдувались.

Солнце подошло к краю моря справа, разбухло и стало погружаться. Потянуло холодком с горы. Плавколюди исчезли все. Мы сделали вкусный чай с хлебом и вареной колбасой. Было легко и спокойно. Не помню, о чем мы говорили.

Плавколюди набирались на пляже намного раньше, чем мы высовывали взгляд с обрыва по утру.

Потом я, один или с кем-то из нас, скарабкывался вниз с ластами и охотился. Я заплывал все дальше и мне открывались россыпи рапанов. Я нырял и продувался. Хватал одного и видел другого в трех метрах. Плыл за ним. Потом открывался третий, четвертый и, когда «красная лампочка» уже готова была начать мигать, и желание дышать достигало запредельной силы, иногда под камнем замечалось движение клешни. И тогда желание дышать отключалось вдруг и полностью. Дальше происходила битва и игра в прядки под камнем. Потом «красная лампочка», экстренное всплытие, кровь из носа и воздух. Так не надо делать никогда. Веревка показала глубину ныряния в двадцать метров.

Я выходил на берег изможденный, но с сумкой рапанов. А иногда и крабом. Часто плавколюди просили поймать и им. И им тоже доставалось. Мидии росли по камням на дальних скалах. Мы жарили все это на листе, отваривали в кастрюле. И ели. На завтрак.

Кроссовки пропали вдруг.

То есть мы искали долго и повсюду. Во всех кустах. Под палаткой. Чьи это были кроссовки я точно не помню. Потому что кроссовки потом скоро порвались у нас у всех. Но это потом. И мы вышли из ситуации. Но это потом. Кроссовки не находились, и настроение тяжелело с каждой минутой.

Местная братия нас безусловно засекла с первого дня. Это нам было понятно. Их было человек двадцать. Пацаны. Девочек было две. Их мы засекли сразу. Они были очень даже. Одна, скажем так. Девочки ходили сами по себе.

И нас они тоже заметили. Более того, как-то так получилось, что купаться мы стали в одних и тех же скалах. В камнях, за краем людского пляжа. И беседы случайные, и касания случайные и сидения на камнях. Это все уже пошло. От них пахло чем-то головокружительным, когда они случайно соскальзывали ножкой и, теряя равновесие, оказывались прямо вот тут. То есть очень рядом. Касаясь мягким, бархатным. На мгновение. А когда увидев рыбку и вдруг развернувшись, случайно заглядывали в твои глаза, приблизив лицо и губы, случайно, сердце приостанавливалось и давало сбой в кардиограмме. А если они начинали пробираться по острым камням впереди тебя, ты смотрел туда, туда, и Куинджи отдыхал полностью. А кроссовки исчезли резко и вдруг.