— Что касается этого обсуждения, я бы отложила его на будущее — на какое-нибудь весьма отдаленное будущее. Но есть еще одна вещь…

Сейчас, когда она дошла до того вопроса, ответ на который хотела знать, она не решалась его задать. Он был в мирном настроении, несмотря на всю эту неприятную историю с его дочерью, и ей не хотелось увидеть, как лицо его опять примет жесткое выражение. Но она хотела узнать, насколько серьезно изменилась его позиция по отношению к ней. Или это просто внешнее? Наконец она высказалась.

— Собираетесь ли вы по-прежнему отобрать у меня ребенка, Уоррик?

То, чего она боялась, произошло на самом деле — жестокая маска закрыла его лицо: изменилось выражение глаз, губы сжались, и ледяная угроза слышалась в его тоне.

— Что заставило тебя думать, что я больше не собираюсь этого сделать?

— Я… я не думала так — только…

— Ты бы хотела воспитывать его как виллана?

— Я не виллан! — огрызнулась она. — У меня есть собственные владения.

— У тебя нет сейчас никаких прав, кроме тех, что я тебе даю, — прорычал он.

— Что вы будете делать с ребенком? — спросила она. — Кто будет смотреть за ним, когда вы уйдете сражаться на свою проклятую войну? Кто-то из вилланов? Ваша жена?

Он не обратил внимания на ее тон.

— Если будет сын, я сам буду смотреть за ним. Я хочу сына. Дочь? — Он пожал плечами. — Незаконные дочери иногда оказываются полезны, как я недавно убедился.

Она была так рассержена этим ответом, что чуть не закричала. Но срываться, как она сделала только что, не имеет смысла, тем более с ним.

Она постаралась умерить свое негодование и уже более мирным тоном спросила:

— А как с лаской, любовью и правильным воспитанием? Он приподнял бровь.

— Ты думаешь, я неспособен к таким вещам?

— Да. И Беатрис тому прекрасный пример.

Это был удар ниже пояса, и притом верный. Выражение его лица изменилось, и она увидела человека, глубоко раненного горем.

Невероятно, но Ровена, почувствовав это, ощутила, что у нее сжалось сердце, и она вскочила со стула и бросилась к нему.

— Прости меня! — воскликнула она, обняв его за шею руками. — Я не хотела, честное слово, не хотела! Это не ваша вина, что в стране творится такое беззаконие, что вам приходится без конца воевать, а не быть дома с семьей. Этот проклятый Стефан виноват во всем. Это из-за него мой отец был вынужден все время сражаться, и вы видите, до чего в итоге я дошла, и это несмотря на то, что со мной была мать. Вы можете быть только виноваты в том, что больше меня не запугиваете, и я распустила свой язык…

— У-успокойся.

Он затрясся и сжал ее руки в своих. Она пыталась отклониться и заглянуть ему в лицо, но он слишком крепко прижал ее к себе и подозрительно шумно засопел.

— Уоррик? — спросила она испуганно. — Вы… вы ведь не плачете?

Он затрясся еще сильнее. Ровена нахмурилась. Он наконец отпустил ее, но только взглянул на ее лицо — и его сдерживаемый до сих пор смех перешел в громкий хохот. Ровена вскрикнула от раздражения и ткнула его в грудь. Он обхватил ее лицо обеими ладонями и начал целовать ее, но оттого, что он еще смеялся, то были прерывистые поцелуи, по крайней мере вначале. Но она оказалась еще достаточно рассержена и вцепилась ему в волосы обеими руками, притянув его к груди. И это положило конец его развлечению и через некоторое время — ее раздражению.

Они оба были почти без сознания, когда наконец оторвались друг от друга. Она забралась к нему на колени, а он, прижав ее щеку к своей груди, поглаживал ее по бедру.

— Ты глупышка. Ты даже не можешь спорить, потому что слишком беспокоишься о том, чтобы не задеть чужие чувства.

Они были в зале не одни, но в основном никто не обращал на них внимания. Ровену это не беспокоило. Удивительно, еще несколько дней назад она бы умирала от стыда, если бы он ее так держал на глазах у всех. И несколько дней назад Уоррик не сказал бы ей ничего подобного.

Она усмехнулась.

— Большинство женщин страдают от своего сочувствия. Вы недовольны тем, что я женственна, Уоррик?

Он хмыкнул.

— Я просто хотел сказать, что есть время быть безжалостной, и есть время — быть женственной. Сейчас, однако, мне нравится твоя женственность.

Она выпрямилась и прижалась своим телом еще плотнее к нему.

— Такая женственность для вас достаточна? — сказала она с соблазнительным мурлыканьем.

— Это скорее безжалостность — или ты хочешь, чтобы я понес тебя в кровать прямо сейчас?