Тоже оговорочка на славу. Умри – лучше не скажешь. Перл и яхонт.

Могу спеть другую песню:

Видите – аналогичная гамма.

та же подсознательная структура – любимая, знакомая.

Пою сельскохозяйственную песню:

и, чтобы сделать еле заметный акцент, лирически добавляю:

потому что

– что хорошо знают даже мои самые юные сограждане, от имени которых объявляю:

Люди молодые – конечно, найдут. Ищущие обрящут. А вот с военным поколением хуже. Они всё спрашивают, спрашивают:

А чего спрашивать? Ищите ответа у песни. Или у девушки…

Он некоторое время ходит, моргает глазами, а ты потом ищи-свищи друзей-однополчан-боевых-спутников.

А вот прекрасное инфернальное пророчество:

А вот еще одно – не лучше и не хуже:

тогда максимальный срок составит ровно шестьдесят лет. Шотландская застольная…

Ведекин явно перебирал и хватал лишнего. До чего, однако, служба довела человека.

Еще более удивило меня, когда из-под могущественного носа Вукуба Кахишева – того мистика, на котором был оборван «Список Кораблей» в третьей главе, – тоже донеслось комментирующее бормотание на предмет «Москвы Майской». Но здесь все было глубоко, таинственно, благопристойно. Никакого схизиса, никаких трещин в интеллекте. Выручала штейнерианская психотехника, хотя бы под влияниeм крупных доз насильственно выпитого. Но никакая медитационная тренировка не могла сдержать давления лексической банальности, которая со всей энергией винного пара лезла понемногу сквозь мягкоязычный клапан Вукубова клюва:

– Утро красит нежным светом… Красит. Аврора, то есть Утренняя Заря, в восхождении ее заставляет вспомнить изначально зрелое Красное Солнышко, действие имени которого пропитывает десять последующих веков. Ибо нынешняя новая эра началась движением вспять к заре от полудня, к заре, утвердившейся именем на борту трехтрубного корабля, противопоставившего себя Зимнему – то есть уже потустороннему Дворцу истекавшей кровью династии. Аврора – Утренняя Заря в восхождении ея. Если прочитать имя Ея Духа в семитическом направлении, получится его истинное имя Нин-Эль, имя Бога Зари, знаменитого мужа Семирамиды, сулившего настроить висячих садов новоизбранному народу. И прежняя Северная – ныне потусторонняя – Столица приняла его имя – имя, тождественное имени Ниневии, городу Львов северных ассирийских владык. Это раскрывает собственное имя днесь южной столицы единое южному имени Ассиро-Вавилонской державы. Москва – это Вавилон. Столп цивилизации и вершина пяти морей.

Напрасно жаловались декаденты, будто пустуют алтари. Авроре было где обагрить лик, и стыдно, что поэты Серебряного века не разглядели в ней Эринию.

Заспорили некогда жены Владыки Тварей:

– Какого цвета хвост Коня Утренней Зари Уччайхшраваса?

– Черный, – сказала Кадру.

– Белый, – сказала Винату.

С тех пор сын Винату Аруна, тот, кого мы видим перед зарей на востоке, всегда рождается недоношенным. Революции – это окровавленные недоноски.

«Вукуб пьяный говорит, как непьяный. Что-то услышим мы от него, когда протрезвеем?» – была моя следующая мысль.

Архитектора Константина Холмского несло от стены к стене. Плечами мял водосточные трубы. С одной из них свалился прямо к нему на шею по ошибке туда забравшийся как был в служебной шинели Аполлон Бавли на плечи опершегося о ту самую только что покоробленную им трубу Константина. Того отшатнуло к третьей трубе. Константин ничего не заметил, и Аполлон ничего не заметил. Пошел туда же как ни в чем не бывало.

Местный Переселенец переставлял ноги счастливый, как Гиацинт, и объявлял свое светлое простодушие, вольно декламируя пророческие стихи Пушкина все на тот же сюжет из «Царя Салтана»:

И… по новой:

И… и… еще раз:

Три раза подряд. Точно как у Пушкина.