— Одетые в медвежьи шкуры, рвущие людей на части, погруженные в то, что на Востоке называют «амок» — эти воины назывались берсерками. Ангрим, сын Старкада, Ульф Бьяльфасон, прозванный Вечерним Волком, Бьерн Бледный, Торир Пивное Брюхо и Эгмунд Злой, Ивар Бёггуль из Саги о Хальфдане Эйстенссоне… все эти воины назывались берсерками.

— Я — понимаю. — отвечает Бон Хва, и правда понимая.

— Понимаешь? Не время спать, малыш. Помоги-ка мне. — Старший передвинул ногу, это было медленно и тяжело, они двигались так, словно были глубоко под водой в тяжелых водолазных костюмах начала прошлого века — с железными ботинками, свинцовыми грузилами на поясе и медным шлемом-колоколом.

Пауза прервалась так же внезапно, как и началась, понимание — ушло так же, как и пришло и Бон Хва опять откинулся назад, чтобы не мешаться. Со стороны он увидел, как он — оказался сзади у Хана, передвижение было настолько быстрым, что противник на секунду потерял его из виду. Несмотря на всю свою ярость и скорость, Хан из семьи Кан — был невысокого роста и не такой уж и мускулистый, скорее даже худощавый.

Хан стоит прямо перед ним, оглядываясь по сторонам и не понимая, куда же делся его противник. Старший шагает вперед, захватывая его поперек туловища со спины и слегка приседая.

— Когда ты поднимаешь противника — всегда делай это ногами, а не спиной. Присел, перехватил и — поднимаешь, выпрямляя ноги, а уже потом — спину, мышцы работают в унисон, такой же волной, как и при ударе «рука-плеть»! Захватил, присел, подбил, поднял и…

Бон Хва видит, как его собственное тело — выпрямляется, поднимая Хана в захвате, выше и выше, прогибаясь в спине и пронося противника над собой, еще выше, скручиваясь в сторону…

— Бросок прогибом! — рычит Старший и Хан — описав красивую параболу в воздухе, беспомощно взмахнув руками — падает вниз, втыкаясь в искусственное покрытие, а Старший — обрушивается на него сверху!

Тут же — отпускает его и вскакивает на ноги. Смотрит на противника. Хан некоторое время лежит не двигаясь. Просто лежит, как мешок с мусором и на секунду Бон Хва становится страшно. Что он — убил его, ну или покалечил так, что тот теперь не сможет ходить и его посадят в тюрьму или заставят всю жизнь ухаживать за калекой…

Но вот Хан — повернул голову. Зашелся в кашле. Сел и помотал головой, схватившись за грудь, так, словно ему было больно.

— Бросок прогибом, или как у вас это называют — суплекс. Падение происходит по большой амплитуде, почти с высоты собственного роста, а захват поперек туловища вынуждает противника упасть так, что у него перехватывает дыхание. Он падает на спину, сгибаясь и повреждая грудную клетку. После такого падения можно и не встать… но Хан легкий, а потому он способен перенести такое. Был бы на его месте стокилограммовый мужчина, тот бы минут двадцать потом валялся. Такое падение вышибает из тебя дух к чертям собачьим.

Бон Хва смотрит на сидящего Хана. Вокруг царит тишина, даже группа поддержки Хана перестала кричать, все замерли, глядя на происходящее.

Хан — кривит лицо и встает. Встает тяжело, не легким прыжком, но так, словно бы весь день вагоны с углем разгружал — сперва подняв одну ногу, опираясь о колено другой, перенеся центр тяжести вперед и наконец — выпрямившись.

Бон Хва смотрит как тот — поднимает руки вверх, сжимая кулаки и делает шаг вперед.

— Если тебя в бою вырубили, да так, что у тебя нокаут или нокдаун случился — то весь боевой запал сразу пропадает. Не знаю, как это действует, но в один момент ты полон адреналина и тестостерона, готовый разорвать врага на десять тысяч маленьких медвежат, но вот прилетел хороший хук в челюсть — и все. Агрессия, гнев, злость — все как рукой сняло. Чтобы снова почувствовать себя берсерком — нужно будет снова ярости набраться… а мешочки с гормонами и нейромедиаторами не бесконечные. Такие вот ребята как этот Хан — не могут драться на холодную голову, им нужно сперва себя завести. А нокаут действует как сброс всех боевых гормонов… и когда человека бросают прогибом через голову по высокой амплитуде — то обязательно выключение будет, пусть на долю секунды. Так что теперь Хан на одной силе воле двигается. Ему нужно разозлится снова, без этого он не сможет драться.

— Так он просто сейчас возьмет и разозлится, чего ему. — Бон Хва вспоминает перекошенное от гнева лицо Хана. Такому разозлится — раз плюнуть. Он по умолчанию злой всегда.

— Не так просто разозлится на пустом месте. Тем более, когда твой противник не дает тебе повода. А еще — он сейчас очень устал. От перепада гормонов устаешь так, словно весь день тяжело работал. У него сейчас руки тяжелые, он ноги едва передвигает… а стоит только на силе воли. Его сейчас не только я — любой тут может запинать. И он это знает. Без своего «берсерк мода» он просто худой паренек невысокого роста, понимаешь? Но и сдаться он не может, это немыслимо… так что он вперед на одном упрямстве пойдет. Будет пытаться восстановиться во время боя, экономить усилия, отдыхать… но это не его стиль. Он не умеет так делать. На длинной дистанции он проиграет. Проиграет неминуемо. Так что…

Бон Хва чувствует, как его тело — опускает руки вниз, расслабляется и выпрямляет спину. Теперь он просто стоит перед своим противником, так, словно погулять вышел. Хан смотрит на него угрюмым взглядом. Он как будто стал меньше сейчас, в его взгляде появилась неуверенность.

— Хённим, еще раз приношу извинения за своего неловкого друга. — говорит он и кланяется: — он не желал ничего дурного, он просто неуклюжий болван. Уверен, что он обязательно принесет свои извинения лично. Прошу не держать на него зла за это происшествие.

— Что это? Ты готов сдаться? — говорит Хан и его слова звучат высокомерно, но его поза… он тоже выпрямляется и опускает руки, однако видно, что это ему нелегко дается. Он явно бережет одну ногу и его руки — подрагивают. Да и выпрямится до конца он не может.

— Предлагаю ничью. — отвечает Старший: — все это просто большое недоразумение. Не более того. Пак Ёджон был неправ, он уже пожалел об этом.

— Хм. А ведь верно. — Хан делает вид что задумался: — это ведь он опрокинул на меня поднос, а не ты. Ты просто хороший друг… наверное слишком хороший. Ладно. Я не держу на тебя зла, первогодка. А твой друг — пусть просто подойдет и извинится.