— Мне с тобой хорошо.

Она подняла глаза, но он продолжал смотреть, поражая искренностью и непосредственностью.

— Правда влюбился что ли?

— Не знаю. Наверное. Просто хорошо с тобой. Как дома.

Она тоже решила не отрывать взгляда.

— Как всегда говоришь правду?

— Да.

Молчание и новый поток ветра за стеной, приводящий в движение траву.

— Но один раз я соврал.

— Когда?

Кирилл ещё раз затянулся. Скрытая тайна его на сейчас не тревожила.

— Я попал сюда не из-за передоза.

Маша молча продолжала слушать.

— Я убил своего отца. И хотел убить себя.

— Как?

— Оставил открытым газ. Отец спал в стельку пьяный, так и помер. Меня откачали.

Глаза парня машинально обратились к лунному изображению на небе. Ему хотелось знать — почему об этом сейчас так легко говорить.

— По решению суда меня доставили сюда с диагнозом маниакально-депрессивный психоз.

— А твоя мама?

— Погибла ещё раньше. Несчастный случай…

Маша не задавала больше вопросов. Она словно моментально всё поняла. Она протянула руку и коснулась локтя Кирилла, надеясь, что этот жест всё ещё может помочь.

— Я тебе тоже соврала, — глаза показались стеклянными, — у меня не лежит здесь мама. Здесь я — пациентка.

— С чем?

— Эпилепсия.

Кирилл понял, что и настоящую боль он уже давно не ощущал.

— Кажется, это наследственное. У папы диагностировали два года назад раковую опухоль головного мозга. На фоне этих событий мама сошла с ума. Отец умер, а мама ушла в глубокое помешательство и тоже вскоре скончалась. Центр терморегуляции был нарушен, её мозг сварился.

Маша говорила словно в поддержку, но Кирилл в этот момент больше всего сострадал ей.

— Так что у меня тоже никого не осталось.

Ни он, ни она не могли поверить в столь невероятное и ужасное совпадение. Они молчали, но лишь потому, что без слов понимали друг друга.

— Неужели у жизни настолько плохое чувство юмора, — уткнулся глазами в пол Кирилл.

— Зато у судьбы оказывается хорошее, — дополнила Маша.

Птицы запели громче и звёзд за окном стало больше.

— И как ты с этим справляешься? — спросил он.

— Никак. Я свыклась с мыслью, что то, что происходит, просто происходит. Без особого значения, смысла. Покончить с собой мне не дают заложенные родительские установки, а жить нормальной жизнью не позволит моё заболевание. А ты?

— Тоже никак. Я ведь сюда пожаловал с неудачной попыткой суицида.

Она с нарастающим интересом рассматривала собеседника.

— Ты не похож на суицидника, который бежит от жизни. Это ведь правда?

— Нет. Это чувство вины.

— За отца?

— За мать.

Они достали по ещё одной сигарете.

— Когда умер папа, я наглоталась его таблеток и слушала группу Crystal Castles. Даже не плакала, — призналась Маша.

Кирилл усмехнулся.

— Я с ними в наушниках засыпал, когда дома оставил все газовые конфорки открытыми.

— Серьёзно?

— Да. Кажется, их треки могут передать самые сильные человеческие чувства.

— Безысходность, — помогла Маша, — она может подарить и свободное от всего счастье, и ничем неутолимую грусть.

— Точно.

— Сколько надо сожрать наркоты, чтобы добраться до истины…

— Или просто утратить всё самое любимое.

Они чувствовали друг друга. Пришло неожиданное осознание, что с каждой потерей приходит что-то новое.

— Как бы ты прожила эту жизнь?

Маша взялась за голову и мечтательно сказала:

— Врачи мне напророчили прогрессирующее течение заболевания. Ухудшаться здоровье будет быстро и в какой-то момент я останусь недееспособным инвалидом…

Кирилл не перебивал и ждал, вскоре Маша сказала то, к чему вела.

— Поэтому я бы просто жила каждый день в удовольствие. Вечно пьяной, вечно смеющейся, вечно открывающей для себя красоту. Мне почему-то кажется, что это единственный существующий смысл жизни у человека, который познал смерть.

Кирилл находил в ней больше, чем человека. Из памяти вылетело на миг всё прошлое, и он знал, что это благодаря ей.

— А ты? — спросила Маша с лёгкой улыбкой.

Кирилл хотел сказать, что просто хочет жить ради кого-то, но улыбнулся в ответ и сказал: