– И всё-таки ты права, проще будет прочитать его воспоминания, – тихонько прошептал Суиз.

Неожиданно он ощутил невероятный прилив сил, предвкушая предстоящую работу. Вот только у предложенного метода имелся один существенный изъян, о чём и сообщил гениальный музыкант, оборачиваясь:

– Но ты меня подстрахуешь, чтобы я не заразился его безумием в процессе…

Живая кукла, сотворённая из разных кусков плоти, скрипела гнилыми связками, пытаясь взять контральто, рекомендованный оригинальной партитурой для известнейшего произведения во всей Аттийской империи – «Реквием бабочки». Скрипач наигрывал грустные мотивы, а позади музыкантов выстроилась целая армия трупоедов, словно на подпевку. К счастью слушателей, монстры молчали, плотно сомкнув свои клыкастые пасти.

Приглушённый свет множества свечей в черепах-подсвечниках окружали концертную площадку, организованную близ каменных рек – курумов, вынесенных песком далеко от мест откола – гор, снизу ограждающих Аттийскую империю от территорий лангуджи.

Великаны-кочевники то и дело нападали на заставы Могильного леса, неспроста названного именно так. Однако, несмотря на это, Моам Баал сумел преодолеть его крысьими подземельными тропами вместе со всей своей армией. С лёгкостью минуя заставы, он и его армия выбрались на поверхность. Немного прошли вперед через барханы, прежде чем недовольный маг изъявил желание разбить лагерь.

Поэтому сейчас опытный лиходей второй час подряд сидел в излюбленном костяном кресле и ждал захода солнца, а заодно прибытия лангуджи. А живая кукла исполняла реквием, чтобы ускорить наступление долгожданного события.

– Уини-Уини, Унслиан, Лиана, – Моам Баал катал имя первой жены Фиджеральда на языке. Воспроизводил голосом, исторгаемым из глубин фарфоровой куклы. – Почему же ты связала свою жизнь с таким ничтожеством? Почему не захотела примкнуть ко мне, а вместо этого испытала сыворотку инвиктуса на собственном муже?

– Мастер? – живая кукла прервала исполнение реквиема. – Вы у меня спрашиваете?

– Нет! – раздражённо рявкнул Кровавый. – Продолжай! Иначе выпью!

Кукла икнула, прежде чем продолжить нещадно фальшивить. А взгляд Баала устремился к горизонту, туда, где под закатными лучами от поверхности пустыни поднималось маленькое пыльное облачко.

– Отряд налётчиков?

Отвечать в этот раз ему никто не рискнул. Тем более что из говорящих кукол, имеющих собственное сознание, в рядах его марионеток было всего трое.

Облачко продолжало приближаться до тех пор, пока не приобрело очертания большого отряда великанов, восседавших верхом на пещерных крысах. Выносливые и невероятно прожорливые создания были не прочь полакомиться любым мясом даже в стадии разложения.

Двухголовые представители лангуджи обычно кочевали по пустыне от края до края, чтобы совершать набеги на невезучих соседей. Но в этот раз их внимание было привлечено фальшивым исполнением излюбленного произведения Кровавого мага.

Реквием бабочки.

Столь бессмысленное название приобрело всемирную известность, стоило одному талантливому композитору использовать его для своего особо шедеврального произведения.

Моам Баал сидел на троне и меланхолично взирал на будущих переговорщиков. Как вдруг искусственное фарфоровое лицо растянулось в торжествующей ухмылке.

– Никак сам вождь Шестерук пожаловал? – крикнул лиходей громко.

Всадники спешно остановились. Крысы недовольно зашипели.

Взмах скрипучей руки, и кукла перестала петь. Музыка смолкла в следующее мгновение. Взамен отчетливо послышалось завывание ветра, пересыпающего барханы с места на место.

– Шерстерук! – грозно крикнул великан, спешиваясь на небольшом отдалении от лагеря Кровавого. Втянув воздух со свистом, вождь тотчас фыркнул и поморщился, бормоча: – А-а-а, это ты, мой старый приятель?

– Вот уж не думал… – Кровавый маг резко встал с места, – что ты используешь ко мне настолько нежный эпитет.

– Последняя наша встреча стоило многих жизней моих собратьев, – Шерстерук повторно фыркнул. – Стой, где стоишь, Баал!

Крысы оскалились и зашипели, нутром чуя опасность.

А маг засверкал искусственными очами от испытанного удовольствия.

– Представь себе, мой дорогой друг, – ехидная интонация зазвучала в голосе лиходея. – Я был вынужден бежать из Фено, как последний трус, добираться сюда крысиными тропами, минуя заставы, чтобы одна страшная ищейка не взяла мой след.

– Страшная, говоришь?

Великан приподнял вверх сразу четыре конечности, чтобы поочередно почесать мохнатое темечко правой головы, которая и вела нынешний разговор. Вот только процессу осмысления это ничуть не помогло. Потому лангуджийский вождь вымолвил лишь: