Трудолюбивые наши помощницы отмыли кладовку. Вымели весь мусор. Убрали паутину из пыльных углов. Отмыли деревянные полки и выскребли кирпичный пол так, что он стал оранжево-красным.

Теперь-то там действительно можно было хранить продукты.

Туда отправились и крупы, привезенные Якобсом, и те приправы, травы, соусы, что я попросила у шкафа.

Шкафчик ведь был щедр на дары, и все мы использовать не успевали. Зато полки в нашей кладовой теперь были уставлены банками и полотняными мешочками. И там можно было найти и соль, и перец, и муку, и гречу, и даже рис.

Гусей наших, блестящих от масла, мы наконец-то отправили в нагретую печь и плотно задвинули заслонкой.

Там им предстояло долго-долго томиться, исходя вкусным соком и зарумяниваясь до хрустящей корочки, печься до тех пор, пока мясо не станет легко отходить от косточек.

Жаром гусятину прихватило сразу, и по таверне поплыл невероятно вкусный, густой аромат, такой, что я сама слюнями чуть не подавилась.

Карл так и вовсе сидел у печи, вытянув шею, и смотрел на огонь, словно голодный кот.

Такой вкуснятины он не ел уже давно. И казалось, он так и готов был просидеть и прождать угощения все то время, пока гуси будут печься.

— А не подать ли нам сегодня доброго красного вина? — посмеиваясь и вытирая руки о фартук, спросила его я. — Кажется, люди уже привыкли, что у нас в таверне можно оставить намного больше, чем несколько жалких грошей. Так что красное вино к мясу будет в самый раз.

— Можно, — согласился Карл обрадовано. — Тогда уж и танцы закатим до утра! Надо непременно отпраздновать нашу с тобой свободу!

— Айда к шкафчику! — весело скомандовала я.

Шкафчик, казалось, бы рад нас видеть.

Нет, правда.

Дар ведь мог материализовывать продукты вообще в любом месте. И просто из пустоты, на столе. Стоило руку протянуть.

Но мне не хотелось предавать шкафчик, который принес нам столько радости. Он был мне словно боевой товарищ. Да я с ним сроднилась! И привязалась к нему.

Так что если и продолжать пользоваться Даром, то только через шкаф!

— Нам вина, — заговорщически прошептала я в его дверцы, уткнувшись по привычке лбом в его створки. — Хорошего! Красного! Мы сегодня гулять будем всю ночь!

Шкафчик ответил мне знакомым морозным дыханием. В нос ударил характерный запах винного погреба.

Раскрыв дверцы, я обнаружила много-много бутылок из темного стекла, как в погребе. Они были запечатаны пробками, некоторые залиты красным сургучом.

Часть бутылок была новенькой, ну вот только что с конвейера. Даже этикетки еще не наклеены!

А часть была старой, из помутневшего, пыльного стекла. Будто из старого-старого подвала. И этикетки были на этих бутылках старые, блеклые, выцветшие.

— О, вот это улов! — с восторгом прошептала я, рассматривая одну из таких бутылок. — Прекрасное вино… Да оно стоит целое состояние! Интересно, найдется ли ценитель на этот вкус, кроме меня и Дубровского?

На это мне шкафчик ответить не мог.

— Может, и ты хочешь кружечку? — почему-то спросила я.

Ответа я не ждала. Просто шалила; настроение хорошее было.

Но шкаф вдруг снова дохнул холодом, сверкнул светом холодильника сквозь дощатые дверцы.

Я осторожно его приоткрыла, и внутри, на пустой тарелке, обнаружила записку: «Праздник для всех!»

— Справедливо! — весело ответила я.

Я откупорила самую древнюю, самую прекрасную бутылку, щедро плеснула вина в кружку и поставила ее в шкаф.

— Спасибо! — шепнула я ему. — Ты нас просто спас в трудный час! Испекутся гуси — получишь самый вкусный кусочек!

И на этом я отправилась на кухню.

***

На запах из нашей таверны сбегались все наши веселые музыканты, люди, полюбившие шумные праздники.

Зря я переживала, что вкус вина никто не оценит.

Оценили, да еще как!

И музыканты, и Карл!

Предвкушая жареную гусятину, доброго винца выпили и посетители.

Я только успевала откупоривать бутылки одну за другой, разливать по кружкам и разносить по залу!

Когда я в очередной раз выставляла кружки на столы, одна из посетительниц вдруг ухватила меня за руку, и я с удивлением глянула на нее.

— Чего вам? — произнесла я и осеклась.

На меня смотрела и не знакомая, и до боли знакомая женщина!

В этом мире я, Адель, никогда с нею не встречалась. Ни разу не видела ее огненно-рыжих прекрасных волос и белой кожи. Не знала ее тонких и прекрасных черт.