– Мы оставим ее здесь, – сказал Уильям. – Положите тело по разным углам.

Тут он ощутил под руками какое-то движение, отталкивающее неестественное шевеление, и от неожиданности выронил голову. Она упала с глухим стуком, покатилась и замерла уставившимися вверх открытыми блестящими глазами. Он почти ожидал чего-то подобного, и тем не менее оказался застигнут врасплох. Он глядел на голову, не имея ни малейшего желания поднимать ее, боясь к ней прикоснуться. Глаза моргнули, лицевые мускулы дернулись, и он понял, что ни костная мука, ни заклятия не в состоянии блокировать ее волю.

Он сделал шаг назад. Мужчины, несшие две половины тела, разложили их по углам и присоединились к остальным, сгрудившимся у огня. Все взгляды были прикованы к нему.

Уильям услышал шепот и увидел, как шевельнулись губы Изабеллы. Глаза посмотрели прямо на него, потом повернулись в сторону толпы. Температура внезапно упала; от леденящего воздуха даже потускнело пламя огня.

Несмотря на отсутствие тела и легких, с губ отрезанной головы послышался громкий и ясный голос Изабеллы:

– Никто из вас не уйдет, когда воды придут. Я проклинаю вас. Я проклинаю вас и ваших потомков, и я пожру души ваши, ибо такова будет месть моя за смерть мою. И горе тому, кто встанет между нами, и горе тем, кто принесет воды...

Она продолжала произносить литанию мрачных обещаний, которым, казалось, не будет конца. Уильям передернул плечами. Холод между лопатками возник не из-за ее проклятий. Скорее, от слов, которые она произносила, и архаичного строя речи. Теперь он на эмоциональном уровне ощутил то, что раньше подсказывало сознание: она была другой, она была не такой, как они. Она была гораздо старше, чем он, и настолько иной по своей структуре, что никто из них этого не мог даже вообразить.

– ...и когда я восстану к жизни от жизней ваших и потомков ваших, я буду сильнее, чем вы можете представить себе. Армии склонятся предо мной. Так было предсказано, и так будет.

Мэри, Ингрид и еще несколько человек уже тихонько пятились из пещеры, стараясь не привлекать к себе внимания. Гробовое молчание всех, кто был свидетелем этой сцены, сказало ему ярче любых слов о том страхе, который они все испытали от проклятий, произносимых головой Изабеллы.

Уильям огляделся, потом нагнулся, поднял большой камень и с размаху опустил его на говорящую голову.

Голос прервался, лишь звук последних слов эхом отдавался в стенах пещеры. Здоровенный обломок песчаника полностью накрыл ее лицо; лишь с одной стороны торчали извивающиеся жилы, а с другой – спутанным комком лежала дикая черная грива волос. Брызнувшая во все стороны кровь булькала и быстро впитывалась в песчаную почву.

Уильям произнес несколько слов, усилив интенсивность огня. Собрав все свои знания и мастерство, накопленные почти за семь десятилетий пребывания на земле, он приковал ее к этому месту, огораживая от вмешательства извне и запирая то, что от нее оставалось, в этой пещере.

– Выходите! – громко приказал он остальным. – Быстро. Ждите меня у реки.

Он присоединился к ним двадцать минут спустя с ощущением полной опустошенности и безумной слабости. Они замуровали гробницу; совместными усилиями вызвали оползень, который накрыл вход в пещеру, и к тому времени, как небо на востоке начало розоветь, они уже тяжело двигались в сторону города.

Все годы, которые оставалось ему жить, Уильям пытался забыть об этом инциденте, старался избегать воспоминаний об Изабелле, но это оказалось невозможно. Она слишком глубоко врезалась в его жизнь, слишком тесно оказалась связана с историей этого места, и даже сознательное избегание мест, вызывающих наиболее сильные ассоциации с Изабеллой, вынуждало думать о ней.

Не остался ли ее дух до сих пор здесь, в каньоне, в доме, где она умерла? Уильям не знал этого, потому Что не делал и малейшей попытки войти в контакт с ней. Этого, насколько он знал, не делал и никто другой. Такой контакт мог быть опасен, об этом они все слишком хорошо знали, и даже в Волчьем Каньоне магия, которой ранее пользовались совершенно свободно, стала применяться все реже и реже, поскольку они сознательно наложили на себя эти ограничения, стараясь избежать повторения недавнего прошлого.

Город увядал. Кое-кто покинул его, на их месте появились новые люди. Дни гонений и преследований, казалось, миновали. Волчий Каньон пережил свое основное практическое предназначение. Глядя на него сейчас, глядя объективно, Уильям не мог не признать, что в первую очередь их свел друг с другом страх; страх, а не чувство сообщности или товарищества позволил им создать в дикой местности некое подобие общества. Его мечта об утопическом селении, где он и ему подобные смогут жить мирно и счастливо, вдали от зла и пороков так называемой цивилизации, оказалась именно тем, чем и была, – мечтой. Глупые желания самонадеянного и чрезмерно эмоционального молодого человека.

Однако некоторые остались, у многих родились дети.

Постепенно бегство остановилось и уровень населения стабилизировался.

В окрестностях города селились другие люди, не гнушающиеся тяжкого труда, обзаводились фермами, ранчо. Их никто не прогонял, не терроризировал, к ним относились приветливо, как к соседям. Уильям не имел возможности выяснить, знают они или нет, что население Волчьего Каньона состоит из колдунов. Убив и захоронив Изабеллу, он снял с себя все притязания на власть и даже не принял участие в голосовании, когда город впервые демократическим путем выбирал себе мэра и шерифа.