Римляне ничего не скрывали в своих общественных банях, а примыкающие к ним отхожие места были пространствами совместного пользования, где люди сидели бок о бок, и археологи лишь изредка находят намеки на какие-либо перегородки. Чтобы справить нужду, римляне садились на скамьи с проделанными в них округлыми отверстиями, а затем вытирались тряпками или общими губками на палках, поддерживая при этом непринужденную беседу. Эти туалеты были довольно обычным местом для общения и встреч. При всей демонстративной роскоши, в которой купались привилегированные сословия, большинство римских горожан жили в переполненных, часто построенных на скорую руку помещениях, где об уединении и речи быть не могло – и мало кого это волновало. Секс с проститутками был (для мужчин) не секретом, а открытым источником удовольствия. Взглянем на граффити в Помпеях: «Бани, вино и секс развращают наши тела, но только бани, вино и секс делают жизнь чем-то стоящим» {152} . Конфиденциальность не была приоритетом и в остальном мире. Китайские каны, покрытые циновками отапливаемые каменные платформы, которые появились еще в 5000 году до н. э., были отнюдь не частными спальнями, а местами, где спали, ели и общались несколько человек. К 1000 году до н. э. люди потихоньку стали перебираться с пола на кровати. Искусно украшенные резьбой и позолотой спальни богачей – скорее витрина для демонстрации обстановки, нежели убежище, – становились помещениями, где можно было и спать, и принимать гостей. В некоторых имелись места для хранения одежды.

Однако была одна сфера человеческой жизни, где, возможно, всегда превалировали тайна и замкнутость, – религия. Как археологи, мы видим стремление создавать изолированные пространства почти в каждой религиозной системе: от структуры йеменских храмов железного века с их трехчастным членением пространства и святилищами, всегда скрытыми в глубине, до тайных обрядов мумификации у египетских жрецов и великого пещерного искусства ледникового периода, погребенного в самых недоступных недрах под землей. Вместе с тайной приходит власть и иллюзия божественного вмешательства. Христианство было одним из самых мощных катализаторов развития западной версии приватности. Затворничество – в подражание эпохальным сорока дням, проведенным Иисусом в пустыне, – оказалось одним из центральных принципов христианской идеи. Видя во всем приметы бренности и греховности этого мира, где зло рассеяно повсюду, самые благочестивые удалялись от общества людей и даже от монашеских общин, чтобы размышлять о Боге и человеческом существовании вдали от мирской суеты. Христианский монах IV века святой Антоний Египетский заметил, что «как рыбе необходимо пребывать в воде, так и мы должны спешить в свою келью, дабы, задержавшись в миру, не забыть о внутреннем бдении». Пост и аскеза входили в моду. В самой экстремальной форме их практиковали египетские отшельники, жившие в отдаленных пещерах посреди пустыни. Другой апологет аскетизма, современник святого Антония Иоанн Кассиан, описывал свою суровую диету, состоящую из сухарей, капель масла и лишь порой овощей или мелкой рыбы. По оценкам одного современного исследователя, эта диета давала около 930 килокалорий в день. «Чем больше истощается тело, – писал Кассиан, – тем больше растет душа». Если бы отцы-пустынники строго следовали своей диете на грани голода, то достигли бы «полного просветления» примерно через шесть месяцев. Их одиночество было не поисками уединения как такового, а формой искупления страданий Христа на кресте. Как мы уже говорили, ни в латыни, ни в языках Средневековья мы не находим слова, обозначающего приватность. Существовало, однако, privatio в значении «лишение» {153} . И кстати, королева Елизавета I, похоже, очень дорожила своим личным пространством (англ. privy, а это слово происходит от старофранцузского prive – «приятное и укромное место»). Скорее, понятие приватности приобрело современные оттенки значения в эпоху Возрождения, с тех пор как постановление IV Латеранского собора, Вселенского собора 1215 года, сделало исповедь обязательной для всех. С этой точки зрения признание своих грехов есть проявление внутренней нравственности, прийти к их осознанию можно путем рефлексии, а раскрыть – только во время тайной исповеди. Чтение поощрялось, особенно после того, как появление печатного станка произвело революцию в обучении, сделав его более доступным. Возможность персонального выбора текстов для чтения способствовала индивидуализации во всей Европе. Религиозные группы, например голландские «братья общей жизни», публиковали популярные религиозные тексты, пропагандирующие преданность Христу. Их учение призывало художников, поэтов и богословов отказаться от мирских соблазнов и обратить свои сердца к Богу. Картезианские монахи имели отдельные кельи и соблюдали обет молчания, поощрявший благочестивые размышления. Нравственная регуляция постепенно становилась для человека вопросом персональной ответственности, все более приватной и одинокой работой.

Еще в XVI веке обычной формой жилища были дома с одним большим пространством, которые отапливались очагом с центральной каминной трубой из кирпича: это позволяло людям согреваться и поддерживать тепло внутри помещения. Один из таких домов был построен в Ньюпорте (штат Род-Айленд) в 1732 году. Он принадлежал дяде нашего редактора, Билла Фрухта, который вспоминал, что в доме было семь комнат на двух этажах, каждая со своим камином, соединенным с центральной каминной трубой – она-то и была сердцевиной дома. У обеспеченных людей могли быть отдельные комнаты в доме или даже отдельные дома, но удобнее и теплее было в том случае, если все хозяйство, включая слуг, располагалось в одном помещении. Возможности уединения по-прежнему были минимальны. Вспомним показания слуги итальянского маркиза Альбергати Капачелли, который служил своему господину одиннадцать лет. Когда в 1751 году жена его господина обратилась в суд и потребовала расторжения брака на основании половой несостоятельности мужа, слуга как свидетель заявил, что «три или четыре раза видел, как упомянутый маркиз вставал с постели с превосходной эрекцией мужского полового органа» {154} .

Кровать в эпоху Капачелли была местом, где можно было отдохнуть и почитать – но почти наверняка в той или иной компании. Как мы любим собираться за одним столом, так раньше любили собираться в одной кровати, и гости могли провести ночь в постели с хозяином или всей его семьей. Любая постель, как и королевское ложе, была местом вполне общественным. Односпальные кровати впервые стали широко использоваться в больницах, но и там пациенты долгое время спали в одной кровати далеко не по одному, в особенности дети, которые лежали в страшной тесноте, независимо от состояния их здоровья. В этих условиях заразные болезни распространялись как лесной пожар.

Ценности ограниченного семейного круга и стремление к приватности впервые начали приобретать популярность в конце XVIII века. Мужские сборища к тому времени переместились за пределы дома – в клубы и кофейни, таверны и винные лавки, в то время как (респектабельные) женщины оставались в тени. Комбинация целого ряда мощных факторов превращала дом в убежище и место для восстановления сил в стремительно меняющемся, все более напряженном мире. Этому способствовало и усиление евангельского христианства с его верой в способность семьи благотворно влиять на всех ее членов и на общество в целом. Дом христианина становился микрокосмом любви и великодушия в ответ на все более суровый и безжалостный мир, связанный с рабочим местом. Мужчины возвращались домой в поисках гармоничной среды, любви и покоя. Эта идея настолько окрепла, что, отделившись от своих христианских корней, вскоре стала и светской нормой.

Промышленная революция превратила большинство европейцев в горожан. В 1800 году только 20 % населения Великобритании проживало в городах. Столетие спустя эта цифра достигала уже почти 80 %, и Лондон с его более чем четырьмя миллионами жителей стал самым большим городом в мире. Большинство маленьких домов с террасами, которые и сейчас то и дело попадаются в городе, было построено в 1900 году. Эти дома были попыткой отделиться от других и создать свой островок покоя среди все возрастающей городской толчеи и суеты. В Париже происходило то же самое. Несмотря на стремительную и хаотичную урбанизацию, в 1900 году примерно две трети всех работающих во Франции трудились дома. Сегодня почти все европейцы трудятся вне дома.

Рабочее место изменилось коренным образом: как правило, это была фабрика или завод с фиксированным рабочим днем и строгой трудовой дисциплиной {155} . Дифференциация дома и места работы повлияла на образ жизни как фабричных рабочих, так и высококвалифицированных профессионалов. Врачи, которые прежде обустраивали кабинеты для консультаций у себя дома, теперь для приема больных имели отдельные помещения. Женщины, которые раньше помогали своим мужьям-лавочникам за прилавком или вели счета, теперь были отделены от бизнеса и полностью сосредоточились на домашних делах. Жены превратились в домохозяек.

В течение XIX века многие люди стали переезжать в пригороды, продолжая работать в центре города. Это становилось философией – до такой степени, что работающий человек часто как будто раздваивался: один на рабочем месте, другой дома – две жизни, две совершенно разные личности. Популярная брошюра о самопомощи, написанная в 1908 году Арнольдом Беннетом и оптимистично озаглавленная «Как прожить на двадцать четыре часа в день» (How to live on twenty-four hours a day), делает акцент именно на этой раздвоенности. Беннет утверждал, что среднестатистический человек не принадлежит себе в течение рабочего дня и только в остальное время может по-настоящему жить. Его главная рекомендация – читать античных философов, а не тратить время на газеты. Отец искусствоведа и писателя Джона Рёскина подчеркивал контраст между cеростью общества и «кругом моей собственной огненной ипостаси, с моей любимой, сидящей напротив и озаряющей все вокруг, и моим самым необыкновенным мальчиком» {156} . Это разделение элементов жизни продолжалось и внутри дома. Больше не было многоцелевых комнат, где мебель по необходимости передвигали с места на место. (Слово «мебель» произошло от фр. meuble, что, собственно, и означает «движимый».) Теперь у каждой комнаты было свое назначение как в социальном плане, так и с точки зрения иерархии между работодателем и слугой. Впервые спальни в нашем обычном понимании стали обычным делом.