– Сражайся за мертвых, – проговорил Карн. Мидас с удивлением посмотрел на него.

– Ты видишь эти строки? – спросил он, силясь понять, как это возможно.

– Да,– прошептал парень сдавленным от волнения голосом. – Потому что они вырезаны не на дереве. Они вырезаны на самой ткани пространства.

– Обернись, – посоветовал он Мидасу, когда они проехали под аркой. Бог богатства послушно развернулся в седле. На арочном карнизе с внутренней стороны тоже были рунические строки.

– Умирай за живых, – прочитал фригийский царь. Он не раз слышал эти строки, но не знал их истока. Теперь узнал.

Стражей рассвета встречали. Люди выходили к ним и выстраивались по обеим сторонам широкой центральной улицы. Некоторые хлопали в ладоши и звонко смеялись, на их лицах Мидас читал облегчение и неподдельную теплоту. Другие приветствовали воинов более сдержано, кивали им или вздымали руки в жесте «от сердца к небу». Но были и те, по чьим щекам бежали слезы, было трудно определить их эмоции, но Карн все видел. В их сердцах горело две свечи – вера и надежда.

А потом в разношерстной толпе, слившейся в единое энергоинформационное образование, он увидел кого-то особенного. Карн потянулся к ауре этого человека и сфокусировался на ней. Это была девушка, и он увидел, что под ее сердцем готово забиться еще одно. Новая жизнь была плодом истиной любви и парень понял, почему девушка привлекла его внимание. Потому что ее собственная суть составляла лишь половину зарождавшегося в ней начала, тогда как вторая половина принадлежала Милану.

Карн не мог этого видеть, но девушка, пробежав по лицам Стражей рассвета и не найдя среди них возлюбленного, впилась глазами в Яромара. Старший дружины покачал головой и опустил взор. Она рванулась к носилкам с погибшими, но тут же замерла. Карн уловил отголоски ее мыслей и понял – почему. Прежде, чем живые смогут проститься спавшими и они будут сожжены на священных кострах, провидцы города должны провести надлежащие ритуалы, чтобы очистить тела от наветрия смерти. Таков закон.

Он бросил Мидасу поводья своей лошади и спрыгнул с кобылки, мимолетным движением достав что-то из седельной сумки. Парень подошел к девушке, которая была еще так молода. Он видел, как соленый комок из слез и ярости подступил к ее горлу и она из последних сил пытается удержать его, чтобы не опорочить честь Милана.

Карн протянул ей алую льняную тряпицу, в которую были завернуты цветки горечавки. Казалось, что бирюза лепестков засияла еще ярче и своим цветом стала похожа на его глаза.

– Он сорвал их для тебя, – проговорил Карн и его голос дрогнул. На миг он потерял контроль над собой и эмпатическая волна, исходившая от девушки, захлестнула его.

Она приняла цветы дрожащей рукой, а потом бросилась на шею слепцу, принесшему ей последний подарок возлюбленного. Она ткнулась ему в плечо и тихо заплакала, без громких всхлипов и сотрясаний всем телом, чтобы никто не увидел ее слез. Так здесь принято – женщины русов не плачут по своим мужчинам, ушедшим в небо по дороге долга и чести.

Вскоре кто-то увел девушку, а Карн двинулся в ту сторону, где, как он ощущал, находится Мидас. Он видел ауру своего спутника, а в ней – отголоски сопереживания и печали. Лишь отголоски, ибо есть у бессмертия одна характерная черта – с веками она притупляет все человеческое.

Парень хотел что-то сказать древнему богу, но осекся, неожиданно ощутив рядом присутствие человека, которого уже встречал. Однако если в их прошлую встречу этот человек был лишь бледным отражением самого себя, то теперь его аура лучилась первозданной мощью, чем-то напоминая ауры Стражей рассвета и вместе с тем кардинально отличаясь от них.

– Чтоб меня гром небесный испепелил! – хохотнул Мидас, тоже заметив этого человека. – Воистину говорят, все возвращается.

– Не все, но в основном, – поправил его сухой, но крепкий голос, принадлежавший седовласому мужчине солидного возраста. Мужчина не был стариком в полном смысле этого слова, он был высок и крепок, как все русы, но главное – его глаза, цветом они напоминали весеннюю траву и были полны жизни, так что едва не светились.

На нем была длинная и просторная одежда, похожая на греческий хитон (ближайшая аналогия, пришедшая на ум Мидасу). Одежда была выполнена из простого однотонного льна белого цвета и перехвачена в районе талии узким кожаным ремнем.

Руки мужчины усеивали кольца и браслеты, выполнены из серебра и покрыты руническими символами. На его шее висела серебряная гривна, такие Мидас видел у многих русов, но эта отличалась тонкой гравировкой, в которой чаще других повторялись солярные орнаменты и изображения раскрытого глаза.

– Я узнаю тебя, – проговорил Карн, искренне улыбнувшись. Ему хватило мимолетного прикосновения к ауре этого человека, чтобы понять, кто перед ним. – Ты тот, кого мы спасли с корабля гавменнескеров.

– Кроме прочего, – хмыкнул мужчина. Он протянул руку Мидасу и пожал ему предплечье, затем осторожно коснулся плеча Карна. – Я благодарен вам, и навсегда у вас в долгу. Я мог бы многое предложить, но знаю, что вам не нужны никакие дары.

– Откуда ты знаешь нас? – Карн удивился прикосновению мужчины. От ауры такой силы ожидаешь мощного энергетического всплеска, но никак ни легкого, почти неосязаемого тепла. Парень сразу сообразил, что все дело в контроле. Мужчина намеренно подавлял свою энергию, не позволяя ей свободно изливаться в окружающий мир.