Ольга пытку Степанидой вынесла с трудом. В салонах только и болтали об ухаживаниях августейшего генерал-адъютанта за снохой австрийской императрицы Сиси. Договорились уж до того, что едва их не женили.

Когда Великий Князь сообщил, что после всех забот, осенью он поедет отдыхать во Францию с детьми, Ольга совсем сникла. Но Павел быстро возродил ее к жизни, предложив ехать с ними. Вот так качели! То лед, то пламень. То серая безысходность, то радость надежды. То безудержное кокетство с эрцгерцогиней, то смелый, если не безрассудный шаг навстречу Лёле. Ольга восприняла отдых с детьми Павла как достойное вознаграждение за терпение, которое давалось ей нелегко.

III

Сбежав от детей, их воспитательницы и свиты, они сидели в кафе на французской набережной, жмурясь в лучах заката. Сытое, круглое солнце грузно опускалось за горизонт. Было в его ярком пурпуре и золоте что-то немного пошлое, мещанское.

Ольга не могла отвести взгляда от Павла, от отражавшейся в его печальных глазах бирюзы моря. Его тонкий профиль вне дворцовых стен смотрелся чересчур изящным. Великий Князь представлялся ей изысканной гончей, случайно оказавшейся в окружении кривоногих коротышек-бульдогов. Все эти толстопузые господа и вульгарные французские дамочки, отдыхающие за соседними столиками, не тянули на достойные декорации для ее принца! Его Императорское Высочество выглядел таким ранимым, незащищенным. У Лёли замирало сердце от любви и желания спасти его от всех мыслимых и немыслимых опасностей мира, закрыть от невзгод своей грудью.

Ольга опекала Павла как могла, в меру своих сил и бурной фантазии. Однако, несмотря на всю ее заботу, у Великого Князя на шее образовалось розовое, зудящее пятно. Человеку честному невозможно жить во лжи. Совесть непременно даст о себе знать какой-нибудь болячкой. Лгун или подлец чувствовал бы себя как рыба в воде, но порядочный человек обязательно расплатится за игры с собственными моральными убеждениями здоровьем, а то и жизнью.

– Меланхолия? – неправильно расценил Павел встревоженный взгляд Ольги, перенося на нее собственные переживания.

– Отнюдь! Просто задумалась… Будь добр, попроси камердинера срочно найти медный таз.

Ольга вспомнила, как когда-то в детстве мать ставила начищенный медный таз с водой под кровать брату, чтобы вылечить его от назойливой кожной болезни.

– Это еще зачем? – рассмеялся Павел неожиданному экстравагантному запросу.

– Ничего не спрашивай, просто доверься мне!

Пиц с сомнением посмотрел на свою любимую, в ее позолоченные закатным солнцем глаза цвета темного янтаря, но возражать не стал. Как мог он не доверять женщине, которая, презрев стыд, страх и осуждение света, родила ему сына?

– Признайся, ты думаешь о Боде? – допытывался Пиц, который воображал, что Ольге тяжело видеть, как его дети наслаждаются пляжем и морем, пока ее чада и их общий мальчик ждут мать в дождливом Петербурге.

– Я думаю о нем каждую секунду… – Лёля не лукавила. Мысли о детях всегда были у нее в голове. А уж младший сын представлял собой ее самую большую ценность. Он был ее гордостью и счастьем. Она обожала Володю со всей материнской страстью. Он был доказательством главной любви ее жизни. Кроме того, мальчик был невероятно похож на мать, только выполнен в мужском варианте. Как же она могла не думать о нем? Уловив нотки угрызений совести в голосе Павла, госпожа Пистолькорс не могла не воспользоваться моментом, уверенная, что делает это для его же пользы. – Как жаль, что он не может быть здесь с нами… Бедный мальчик, найдем ли мы нужные слова, чтобы объяснить ему все, когда он подрастет… Бог со мной, с моим добрым именем, я не ропщу. Вероятно, я заслужила. По грехам дается нам… Но за что страдает невинное дитя?

Ее слова попали точно в цель, в самую сердцевину раны. Они вошли в полный резонанс с бродившими в Павле мыслями, разъедавшими его изнутри. Решение зрело. Нужно было набраться смелости и сделать первый шаг – открыться Сергею. В конце концов, брат принял любовницу Алексея и его незаконнорожденного сына. Почему он должен отвергнуть Ольгу и ребенка Павла?

Два спокойных года в жизни России, напоминающие эпоху Александра III, были, пожалуй, идеальным временем для обсуждения личных вопросов с московским генерал-губернатором. Тот пребывал в отличном расположении духа от блестящего хода с бескровным присоединением китайского Порт-Артура, незамерзающего порта Ляодунского полуострова, в ответ на занятие немцами Циндао. Молодому Государю пришлось выдержать напор министра финансов Витте, который требовал отказаться от этой авантюры, предложенной министром иностранных дел Муравьевым. Однако главный аргумент, который для Императора перевесил все предостережения, заключался в том, что, если Порт-Артур не присоединит Россия, его захватят англичане, чьи корабли уже с самым алчным видом курсировали недалеко от полуострова. Это был не слишком дружественный жест в отношении Китая от страны, которая дала обещание его защищать, но отчего-то более всех по поводу судьбы Порт-Артура возбудились не китайцы, а Япония и Англия, которым, очевидно, самим хотелось заполучить этот лакомый кусок.

Но, несмотря на благоприятную атмосферу, страх объяснения с братом переборол в Павле чувство стыда и стремление души к правде и покою. Пиц не решился открыться Сергею ни в этом, ни в следующем году, все сильнее страдая от мук совести и от своего кожного недуга.

Тем временем госпожа Пистолькорс, используя болезнь как предлог, все больше и больше проникала в жизнь Пица. Осенью она ездила с ним в санаторий под Берлином, где Его Императорское Высочество принимал ванны, которые давали ему временную ремиссию. Они шокировали местный бомонд, открыто появляясь вместе на публике, слухи о чем быстро достигли России. И вот уже питерские сплетницы взахлеб обсуждали разнузданные нравы царской семьи.

IV

Осень золотом фонарей отражалась в зеркале мокрых бульваров. Петербуржцы, озябшие в своих загородных имениях и на крымских дачах, косяками потянулись в столицу.

По субботам в уютный дом Танеевых на шумные танцевальные вечера свозили отпрысков уважаемых семей – детей княгини Юсуповой, министра юстиции Муравьева, графини Сумароковой-Эльстон, сестры адъютанта московского генерал-губернатора.

Под аккомпанемент хозяина особняка, Александра Сергеевича, который был не только обер-гофмейстером двора, но и довольно знаменитым композитором, нескладные подростки имели возможность продемонстрировать разученные с господином Троицким па. Учитель танцев, несмотря на свой утонченный и напомаженный вид, был весьма требователен и строг с юными танцорами. К счастью, его к Танеевым не звали, и дети могли весело кружиться под музыку, без окриков и замечаний. Девочки обыкновенно старались, а мальчикам изящные движения быстро надоедали. Они начинали шалить, отвлекая баловством и юных партнерш. Самым несносным из всех непосед был Феликс Юсупов. Он сам не был в состоянии долго оставаться сосредоточенным и другим не давал.