Вместе с Зевтой к тренировкам подключились Валамир, Видимир и Афанарик. Для троих братьев Эйрих стал неоспоримым авторитетом на воинской стезе, потому что отец-то уже давно ходит в набеги, а Эйрих же тут все время был, почти ничем от них не отличался, только странно себя вел и вообще был какой-то не такой… И тут успех в набеге, к нему прислушиваются вождь и отец, а потом он Вульфу на поединке зарубил, и это была заявка на титул самого славного сверстника, а также доказательство того, что если усердно тренироваться, то можно стать таким же.

Только вот Эйрих не видел перспектив в своих братьях. Не воины они, как бы им там ни казалось. А вот перспективной, к его удивлению, оказалась Эрелиева. Она разительно отличалась от сверстниц, стреляла из лука лишь чуть хуже Эйриха, сама уходила в лес и тренировалась там с настоящим боевым топором, раздобытым невесть где. Возможно, украла, возможно, выменяла на что-то…

Эйрих с предубеждением относился почти ко всем женщинам, причем имел на то основания: в степи женщины не значили практически ничего, за редким исключением. Для Темучжина такими исключениями стали его мать Оэлун и жена Бортэ. Они имели на него влияние, он никогда бы не смог поднять на них руку и даже не помышлял о том, чтобы от них избавиться. Матери он был обязан и любил ее, а вот Бортэ… Первая его жена была особенной женщиной. Она обладала волей, какую не проявляли иные мужи, а еще умела мастерски интриговать…

«Я только допускаю, что казнил некоторых своих младших жен совершенно не по делу… – подумал Эйрих, выходя из дома. – Никогда не забуду ту грызню в ставке, развернувшуюся из-за взятия мной в жены меркитки Хулан…»

Эту жену Темучжин получил в качестве дара от вождя меркитов Дайр-Усуна. Хулан была дочерью вождя, поэтому такой щедрый жест был воспринят как акт примирения и нешуточная возможность для мирного сосуществования. Но надежд этот брак не оправдал, поэтому меркиты в конце концов были уничтожены.

«И поделом им, неблагодарным собакам…» – подумал Эйрих с застарелой ненавистью.

Хулан дала ему двоих сыновей, которые показали себя с лучшей стороны. Но все равно основная масса женщин в степи – это вещи. Некоторые женщины доказывали делом, что достойны большего, но большинство так и влачили свое существование как приложение к мужчинам. Ведь так удобнее и проще.

У готов, собственно, положение вещей отличается не сильно. Правда, в древних мифах, рассказываемых Тиудигото детям перед сном, были сведения о девах-воительницах, сокрушавших своих врагов, как мужчины. Эйрих считал это брехней, потому что ни одна женщина не устоит в схватке против крепкого воина, но сказки на то и сказки.

Впрочем, если Эрелиева не окажется пустышкой, он позволит ей быть лучницей в собственном кешике. Это, во-первых, может послужить поводом для расхождения молвы о его славном воинстве, во-вторых, хорошие лучники в этих краях на дороге не валяются, а в-третьих, родичи Эйриха должны быть не такими, как все, не хуже, а лучше остальных.

«Род господ, вне сословий, но над ними, – сформировалась в голове Эйриха концепция. – В этом точно что-то есть».

У кого-то возник бы вопрос: хочет ли Эрелиева становиться пресловутой девой щита? Но это неправильно поставленный вопрос. Правильный звучит так: как скоро она начнет умолять Эйриха взяться за ее обучение ратному делу?

Римляне устраивают гладиаторские бои, где участвуют и женщины в том числе. Октавиан Август в своем труде осуждает данное явление, но не запрещает законом.

«Все-таки странные люди эти римляне», – подумал Эйрих, вспомнив об этой двойственности.

Вспомнив «О своей жизни» Октавиана, Эйрих невольно вспомнил и «Деяния» Марцеллина. Если первый изъяснялся на максимально простой и понятной латыни, то последний использовал такую витиеватую форму, что у бедного мальчика спотыкался мозг, а иногда полностью отключался от труднопонимаемых формулировок, глядя на которые, даже Хрисанф и Виссарион лишь недоуменно разводили руками. Вот так никогда нельзя писать, никому от этой витиеватости не станет лучше, зато написавшего возненавидят всюду, от Геркулесовых столбов до крайних степей Сарматии… Последнее – это фраза из «Деяний», которую Эйрих решил использовать, когда надо будет описать что-то протяженное.

Думая об этом и клятвенно обещая, что заставит себя вновь сесть за «Деяния» сегодня же, за несколько часов до заката, Эйрих дошел до жилища вождя, расположенного рядом с бражным домом. Видимо, тот не любит далеко ходить.

Возле жилища стояли диковинного вида телеги, а также пара десятков… римлян. Эйрих сначала ненавязчиво замедлился, а затем остановился. Он отсутствовал в деревне всего часа три, а тут появились римляне, свободно беседующие на своем наречии и посмеивающиеся над своими шутейками.

Взглянув на бражный дом, он разглядел за бычьим пузырем, натянутым на окно, многочисленные силуэты. Неизвестно, что делать с римлянами, но они ведут себя так, будто все происходящее в порядке вещей и ничего экстраординарного не происходит. Эйрих решил, что прежде смелых действий нужно разобраться в происходящем.

Так как он молодой дружинник, он свободно вхож в бражный дом, поэтому парень смело зашагал к входу и наткнулся там на подвыпившего мужика в пластинчатых доспехах.

– Дай пройти, варвар, – приказал мужик.