Вокруг расстилалась самая настоящая пустыня: пески, барханы и ветер. Рядом вместо целого города стоял один только дом, но зато весьма добротный и даже красивый: двухэтажный, каменный, с приятными глазу колоннами и статуями. Такого домка Вадюсик в своем городе не помнил. Впрочем, всего города он не знал.

Опять я в новом месте нынче,

Опять не знаю, что сказать.

Что делать мне сейчас и дальше,

И как бы всё не облажать…

И всё. Только четыре строчки. Дальше не сочинялось никак. Более того, стихи опять стали неумелыми, со сбоями в рифме и ритме. Видимо, это было такое условие: начинать всё с начала.

Начну сначала сочинять я,

Хотя б не с однострочия.

Продолжу рьяно развиваться,

А дальше многоточие…

Дом внутри был уютный, в старинном стиле, с камином – скорее всего декоративным, с большой спальней и просторной кухней. На кухне, однако стоял современный холодильник.

Вадюсик вкусно покушал.

Так хорошо, что есть еда,

И без еды я сочиню едва!

А если я не сочиню,

То, как я дальше то помчу?

Юноша отложил исследования окрестностей на утро и заснул сном праведника.

Утром он вышел на террасу и огляделся. Солнце в этот раз было большое и оранжевое, и явно двигалось от горизонта вверх.

Мне в этот раз достался апельсин,

Что светит нам с оранжевых витрин.

Пойду я на разведку на восход,

И там нам что-то новое придёт…

По пустыне и по песку идти было нелегко, но хотя бы не было изнуряющей жары.

Спасибо, Боже, нет жарищи,

А есть приятный ветерок.

Снабдил меня ты вкусной пищей,

И есть в камине уголёк…

Идти далеко не пришлось. На песке на склоне дюны юноша увидел необычное желтое существо, похожее одновременно на змею и на сороконожку, длиною полметра. Интуитивно Вадюсик почувствовал, что боятся его не надо. Подойдя поближе, он разглядел интересную особенность: двадцать пар ног представляли собой какую-то чужеродную змее составляющую, как будто на живую змею надели игрушечные ноги.

Вот змей передо мною, скромный,

На удивление, не зелёный,

И сорок ножек у него,

Хотя не ясно, для чего.

Вадюсик сел на песок и стал разглядывать змеенога. Змей был живой, иногда моргал, а ноги совершенно неподвижны. Мальчик чувствовал некий призыв о помощи от существа, но как помочь, было непонятно.

Ну чем помочь тебе, дружище,

Быть может, моей скромной пищей?

Не знаю, как тебе пойдёт,

И моя пища подойдёт…

Поэт покопался в рюкзаке, который он взял с собой в дорогу, достал из него хлеб и покрошил немного перед змеюшкой(так он ласково назвал это существо, которое прямо излучало несчастье), и налил в чашку воды.

Поешь немного, змеедруже,

Всем нам покой и счастье нужно,

И малость хлеба и попить,

Тогда мы можем дальше жить.

Вадюсик слегка волновался, что земная пища повредит змеешке, но он есть и не стал. Помощь должна была быть в чём-то другом.

Чем же помочь тебе, несчастный,

День солнечный, а не ненастный,

Поесть и пить не хочешь ты,

В пустыне не растут цветы!

Мальчика заинтересовали ноги существа. Он осторожно потрогал их. Они явно были какие-то неживые, будто пластмассовые. И как будто даже сдвинулись по телу змеюшки, когда он их трогал.

Какие странные тут ноги,

У змея у большой дороги,

Весьма странны и чужеродны,

И выглядят слегка немодно.

Большой дороги тут никакой не было, но зато хорошая рифма. Вадюсик ещё потрогал самую последнюю пару ног, и она опять чуть-чуть сдвинулась. Тогда его осенило, он взялся одной рукой за ноги, другой за змеюшку и снял с его тела ноги. Они сошли как по маслу. Тогда он снял остальные девятнадцать пар. Последние шли туго, но сошли. Освобождённый змеюшка благодарно, как показалось Вадюсику, посмотрел на него, и молниеносно уполз.

История так необычна,

Снять ноги змея – непривычно.