Перед моей травмой я взял за правило отправлять ей смс с просьбой поесть и выпить воды, беспокоясь о ее самочувствии. Она обычно отвечала очаровательными фотографиями себя и еды или питья. Раньше я постоянно пялился на эти фотографии, используя их как поднятие духа в те дни, когда тренер катал нас по-настоящему усердно. Но больше нет. Судя по моему телефону, нас даже никогда не существовало.

Пока мы продолжаем спускаться, она пыхтит, как большой злой волк, и когда она поворачивается, чтобы отпустить пару замечаний, ее дыхание обдает меня, заставляя меня чувствовать себя тем поросенком в соломенном домике, которого она вот-вот сожрет целиком.

За исключением того, что в наших отношениях Отэм не была волчицей. Я был.

Когда мы, наконец, оказываемся на ровной площадке, нас больше не мучает лестница, мы оба останавливаемся на секунду, чтобы перевести дыхание. Она сгибается пополам, положив руку на бедро, а другой держась за живот, как будто его содержимое вот-вот выплеснется.

Я не могу удержаться, чтобы не посмотреть на нее с нежностью, прежде чем похлопать по ней.

— Да? — ее тошнит.

Я жестом прошу ее выпрямиться, что она и делает.

— Встань, тебе нужно подышать. Это улучшает потребление кислорода и улучшает кровообращение.

Потирая выпуклости на животе, я подавляю стон. Кто-то мог бы подумать, что с моим телом, выглядящим так, разрезанным под всеми углами, напряженная деятельность не заставила бы меня чувствовать себя только что съеденным грейпфрутом. Но, черт возьми, как же я ненавижу лестницы.

Она кивает, кладя руку мне на плечо, чтобы успокоиться. Этот жест вызывает у меня подсознательную реакцию. Я немедленно наклоняюсь, чтобы ей не пришлось вставать на цыпочки.

И я смотрю на нее. Например, действительно смотрю на нее, какая она сейчас, а не такой, какой я ее помню. И вот так просто я возвращаюсь к тому моменту, когда мы встретились в первый раз. Вернемся к тому моменту, когда мой взгляд впервые упал на нее, когда она бежала за отъезжающим автобусом, направлявшимся в Южный кампус.

Этот момент четко запечатлелся в моем сознании. Я вижу, слышу и обоняю все в высоком разрешении, как будто снова становлюсь свидетелем нашей первой встречи.

Яркие, шелковистые, рыжие волосы падают ей на лицо, словно языки пламени облизывая ее голову. Вишневые пятна на ее щеках, великолепный румянец на ее коже цвета слоновой кости. Мрак в ее глазах темнеет, когда она смотрит, как автобус набирает скорость по Маркет-стрит, прежде чем завернуть за угол и исчезнуть.

Она прикусывает нижнюю губу и пораженно оглядывается по сторонам. От запаха теплого круассана с маслом в моей руке у меня текут слюнки, я жажду откусить первый кусочек, но при виде нее во рту пересыхает. Мопеды и автомобили сигналят, выхлопные трубы дребезжат, и слабый запах угарного газа пропитывает воздух вокруг меня.

Я бессознательно подхожу к ней, мои глаза прикованы к ней. Я понятия не имею, что я буду делать, как только доберусь до нее, я просто знаю, что должен быть в ее присутствии.

Однако прямо перед тем, как я подхожу к ней, она разворачивается и врезается в меня. Я жонглирую своим кофе и выпечкой, но головокружительный прилив радости пронизывает меня при соприкосновении. Это случайная встреча, которая посрамила бы любимые ромкомы Кати.

— О, черт, — шипит она, извинение сияет в ее выразительных зеленых глазах. — Ты чуть не уронил свой круассан!

Просто я хочу, чтобы она была в моей жизни. Я разорвал свои последние отношения всего три недели назад, но это не имеет значения. Лучший способ преодолеть кого-то — это подчиниться кому-то другому, и я живу этим девизом. Начиная с восьмого класса, я никогда не оставался одиноким дольше двух месяцев.

Херик и Катя говорят, что это вредно для здоровья. Я говорю, что приятно сильно влюбляться.

Когда меня отрывают от воспоминаний, брови Отэм вздрагивают в этом характерном знаке легкого раздражения. Наверное, я слишком долго стоял и размышлял. Интересно, знает ли она, что я размышляю об этом конкретном воспоминании. Я рассказывал ей эту историю сотню раз в начале наших отношений, и каждый раз мое повествование заставляло ее сиять. Ее счастье всегда делало меня счастливым, до самого конца. Но это было не из-за нее. В конце концов, ничто не сделало меня счастливым.

Морщины на ее лице округляются и смягчаются, когда ее взгляд проникает мне в душу. Я снова в плену.

— Знаешь что? — шепчет она с тайной усмешкой на лице.

— Что? — я настолько загипнотизирован нежным колдовством ее голоса, что мне кажется, будто я перенесся назад во времени и я больше не Отис, а Отти.

— Я так хочу круассан.

Просто у меня все болит. В темном уголке моего сердца хранятся воспоминания о том, каково это было — любить ее, по крайней мере, то, что я считал любовью. Лучик света в моей груди, который раньше так ярко сиял в ее присутствии, тускло мерцает, напоминая мне о том, каково это было, когда все было хорошо. Возможно, я и не был влюблен в нее по-настоящему, но до своей травмы я искренне верил, что влюблен. И ничто, даже Доктор Время никогда не смог бы стереть воспоминания и чувства, которые я когда-то питал к ней.