Через часа полтора, когда Тома начала фыркать и периодически цокать языком, Гришка понял, что внутренний монолог в ее голове вышел на новый виток. Может, сейчас совсем разозлится и наконец-то уйдет? Но не тут-то было. Видимо, слова переполнили Тому. Тома решила их выплеснуть:

– Нет, Гриш, ну ты вот мне скажи! – начала она сразу громко и рассерженно, как будто Гришка уже какое-то время с ней спорил. – Это как называется, а?! Позвал домой, вечер, говорит, романтический, в старой петербургской квартире. И ушел. Позвонил кто-то – а я слы-ы-ышала, что голос женский, – Томины широкие глаза сузились до общечеловеческих размеров. – И он тут же кинулся, а! Как собачонка! Ну, кто так делает?!

– Боря так делает. – Гришка, наконец, расцепил пальцы, давно сжатые в замок, и откинулся на спинку стула. – Он постоянно так делает.

Это, скорее, не Томе было сказано, а самому себе. Борька так делает, и злиться на него бессмысленно. А вот чудище это могло и подождать, неужели так сложно было позвонить хоть минут на десять позже? Гришка ушел бы, а эти двое остались вдвоем, как изначально планировалось.

И такта никакого… Не спросила ведь, один не один. Просто потребовала, мол, приходи и все. Значит, наглая. Сомнительная девица. Благо, терпеть ее нужно будет ну месяц от силы. Не больше.

– Гриш, ты вот только не прими за комплемент, я рыжих не люблю, ты не в моем вкусе, но ты же вот со мной говоришь по-человечески, смотришь как, сразу видно, что добрый. Нравишься ты мне очень. Может, поцелуемся, чтобы Бориса позлить, не хочешь?.. Он вернется или нет, я так и не поняла? Вообще-то у нас почти годовщина сегодня, месяц, как он мне написал…

Тома говорила что-то еще. Долго говорила, утомляясь сама и еще больше утомляя Гришку. Когда стемнело, расплакалась. Гришка включил свет, подал Томе стакан воды и ушел в свою комнату. Но Тома настигла его и там, доведя себя до отменной истерики. Гришка неловко соскреб со своей груди несчастную девушку, сказал ей, что она очень красива – в этот раз Борька и правда превзошел сам себя, Тома была почти что леди Лилит во плоти – и что любой остолоп будет счастлив ее любить. Тома шмыгнула носом, приязненно блеснула глазами и, наконец, ушла.

Не собираясь голодным ложиться спать, Гришка сварил пельменей, поинтересовался у Борьки, скоро ли он домой, но тот не ответил. Тогда Гришка принял душ, расстелил свое кресло и лег спать, смутно тревожась о будущей роли чудища в Борькиной и в его судьбе.

***

Напрочь отказавшись трогать замызганного котенка, Гришка ушел на кухню, чтобы не слышать Майиных причитаний. Сел на краешек стула, стал раскачиваться. В принципе, на метро успевает, так чего ждать? Попрощаться с ними, и домой… Гришка поморщился. Может, тогда к папе?.. Идея еще хуже, конечно. Идти некуда. Раньше, когда ему некуда было идти, он шел сюда – в Борину квартиру. Родители друга давно привыкли, что Гришка может приходить к ним и один, пока Боря где-то гуляет. Здесь его все любили, хорошо к нему относились. А сейчас и это убежище, подобно хрупкому вигваму, раскачивалось и вот-вот готово было рухнуть под натиском неистового чужеродного тайфуна, стирающего все, что было до него так кропотливо и с любовью выстроено. И именем этому тайфуну было Майя.

– Ну Гри-и-и-иш! – Она приволоклась следом, все еще сжимая в руках отвратительный склизкий комок. – В тебе что, совсем нет человека, а?! Ну посмотри на это чудо, ну посмотри только, ну!

У «чуда» слиплись от гноя глаза, изо рта зловонно несло, а под жиденькой шерстью неистово копошилось. Борька стоял позади Майи, потирал макушку и широко и тупо улыбался, как зубастые курицы в старом пластилиновом мультфильме.

– Борь, ну ты серьезно? – Гришка сглотнул, ему просто не верилось, что другу настолько отшибло разум. – Ты предлагаешь мне вот это вот притащить домой? К бабушке? К моей бабушке, Борь?

На Борькином лице отобразилась мучительная борьба, а у Гришки внутри вдруг что-то кольнуло. «Знает ведь отлично и все понимает. Но ему попросту наплевать. Главное для него сейчас – только развеселить свою Маечку».

– Где вы его вообще выдрали? Он вообще живой, даже не шевелится, кажется? – Гришке почему-то хотелось кусаться и колоть.

– Возле Мойки! В пакете. – Торопливо принялась объяснять Майя, ободренная началом хоть какого-то диалога.

– Возле Мойки. – Гришка хмыкнул. – Хорошо хоть, что котенок…

Майка сконфуженно улыбнулась.

– Хорошо, у тебя теперь есть вот это вот, – Гришка брезгливо обвел в воздухе область дрожащего на Майиных руках котенка. – Хорошо-хорошо. Кот. У тебя есть кот? А я-то тут причем?

Майя опять скорчилась, готовясь плакать, и Борька, мягко развернув ее за плечи, отправил обратно в комнату.

– Гринь, у них там дома сейчас жесть, что было… Ей сейчас очень тяжело, не дерзи, пожалуйста, ладно? – Борька оперся спиной о плиту. – У моей мамы знаешь же какая астма тяжелая, так бы я с радостью у себя оставил… Папа, кстати, спрашивал, чего ты так редко заходить стал.

Гришка кинул на друга тяжелый взгляд. Как тут заходить, если все время где-то рядом торчит эта Майечка…

– Ну, не смотри так, пожалуйста. Я уверен, если ты к Майке цепляться перестанешь, вы даже подружитесь. Мама сказала, что, мол, я в Майку так сильно влюбился, потому что она какими-то повадками на тебя похожа. Как будто бы уже все знакомое, родное. Гринь, ты ж знаешь, что я такие сопли не люблю, но я тебя ведь правда братом считаю…

Гришка вспыхнул. Жалкий подхалимаж.

– А с котом очень помощь нужна. На сегодня хотя бы, завтра мы его все равно в ветеринарку везем. Отец Майкин так разорался, когда мы его приволокли… Ну мы же не знали… Оказалось, что Майкина мама беременна, прикинь. Уже третий месяц пошел. Они вообще пока никому говорить не хотели, возраст, все-таки, все дела. А тут радостной новостью и поделились… У котенка этого может столько паразитов быть, что раз и все… Майка рогами уперлась, ревет, видишь же. Отец разрешил его домой вернуть только через месяц, не раньше. Когда будет привитый, проглистогоненный и чистый.