Фархот пошел в сельскую школу и обрел там друзей. Но все они отличались от него. Он не находил в них того, что происходило с ним. Они не думали так, как он. Тогда он и стал отказываться от того, что он видел и слышал вне этого мира. Он боялся, что общество откажется от него, если он будет не такой, как все. И он решил, что слова матери и бабушки о его видениях правильные. Они всегда ему говорили, что такое рассказывать никому нельзя, а то посчитают сумасшедшим и заберут в клинику. И Фархот больше не стремился оглядываться и прислушиваться к другому невидимому миру. И к восьми годам совсем позабыл об этих своих особенностях. Оказывается, если не придавать этому значения, не желать это замечать, то оно само уходит. И с той стороны перестали стучаться в его сознание.

Таким обычным он стал проживать год за годом своей школьной жизни. Дома он помогал матери с бабушкой, лечил животных и встречался с друзьями, к которым он уже притерпелся, чтобы не выделяться. Хотя странности не покидали Фархота, хоть он уже и не стремился осознавать другую сторону мироздания. Кто обижал его, тут же бывал наказан. Однажды в школе один из мальчиков пролил краску на классный журнал и учителю соврал, что это был Фархот. За него никто не заступился, и его наказали. На следующее утро мальчишка не появился в школе, а учительница сказала, что обидчик Фархота попал в больницу с острой болью в животе. Оказывается, ему провели операцию, вырезая аппендицит.

Конечно, он не придал этому значения, но дальше он стал замечать случаи, похожие на этот.

Фархот всегда чувствовал в себе какое-то подавление, ощущая себя должным миру. Мама всегда требовала от него очень многого, и он все старался выполнить. Учитель математики тоже держался с Фархотом очень жестко, заставляя его учиться сверх его возможностей, и мальчик чувствовал, что должен отвечать запросам его окружения. Он старался даже тогда, когда не особо понимал смысла действия, но понимание, что он разочарует кого-то, для него было невыносимым. Друзья часто пользовались знаниями Фархота: сами ничего не делали, но контрольные писали на отлично, потому что Фархот умудрялся выполнять оба варианта на контрольной, чтобы друзья не отказались от него. Он считал, что если он будет отвергнут обществом, то жизнь на этом закончится. Он всегда боялся конфликтов, так как, проживая дома с пьющим отчимом и мамой, злой и истеричной, он понимал, что надо быть ниже травы, тише воды.

К тринадцати годам все шло как по накатанной: он шел по дорожке жизни, пытаясь подстроиться под этот несправедливый мир. Тогда-то и пришло к нему нечто. Оно пришло к нему темной ночью. Фархот проснулся в своей кровати. Все было узнаваемым, он понимал, где он находится и что происходит. Но была странность. Он все видел и слышал, но пошевелиться не мог совершенно. В это время в дверь вошла черная огромная тень, похожая на человека в лохмотьях. Стало невероятно жутко. Отблеск луны скользнул по образу тени, когда та двинулась к его кровати и осветила нечеловеческий лик. Точнее, вместо лица ничего не было, кроме зияющей дыры в области рта. И эта дыра была будто сотворена из дыма, она находилась в движении. Фархота обуял ужас, который пронизывал все его тело от ушей до пяток, но он ничего не смог сделать, хотя и пытался встать и убежать, но тело не слушалось. Оно отказалось двигаться напрочь. А тем временем нечто продолжало приближаться. Фархоту было настолько страшно, что все его мышцы напряглись, он их ощущал, но не мог контролировать. Казалось, стиснутые зубы сейчас разлетятся на осколки – таково было внутреннее сопротивление происходящему.

Тень подходила все ближе и ближе и, подойдя к изголовью, нагнулась к его уху, близко-близко, да так, что мальчик ощутил могильный холод и запах затхлости прямо рядом со своей кожей.

Тень начала что-то шептать. Голос не был похож ни на мужской, ни на женский: будто хриплое скрипящее эхо звучало у его уха. И тогда он отключился, а проснулся уже утром, когда бабушка его будила идти завтракать. Целый день с небольшими перерывами Фархот работал на огороде, пропалывая сорняки. Все мысли его были о ночном происшествии.

Когда они пили холодный домашний квас из белого хлеба, приготовленный бабушкой, он ей решился рассказать, что с ним было. Но его рот будто завязали на узел. И вместо слов он что-то пробубнил, а бабушка переспросила.

– Ты чего?

Он снова попытался что-то сказать, но опять то же самое.

– Не балуйся. Если есть что сказать, говори, – сказала бабуля, не понимая, что происходит.

– Да я и пытаюсь … Бм… Бм… – опять замычал он.

– Ты заболел? – спросила она, трогая его лоб. – Температуры вроде нет. Что с тобой?

Мальчик перестал пытаться, понимая, что ему нужно в этом разобраться самому, и успокоил ее:

– Да нет, бабуль, все в порядке, просто слово не могу выговорить.

Вдруг кто-то будто шепнул ему в ухо мысль: «Спроси про деда», – Фархот сам не понял, как этот вопрос вышел из его рта, но он его задал.

– Бабуль, расскажи про деда.

Бабушка странно посмотрела на него, и ей почудилось будто дело нечисто.

– Ты никогда про него не спрашивал, тебе кто-то что-то сказал? Мать сказала? – обеспокоенно заговорила бабушка. – Нет. Она не могла, я ей запретила тебе это говорить.

– Что говорить?! Скажи!

Бабушка опустилась на скамью и глубоко вздохнула.

– Все равно узнаешь, но это просто сказки, что наплетут тебе соседи. Нет в этой истории ничего такого.

– Да расскажи же! – ему стало настолько важным то, что она таила от него все эти годы, что он весь горел от нетерпения.

Конец ознакомительного фрагмента.