Отмычки снова не подвели, замок сдался минуты через три. Зашел, прикрыл дверь, включил свет, осмотрелся. Обстановочка ничего, свежий ремонт, дорогие материалы. Он с первого взгляда определял уровень жизни хозяев. Здесь не олигархи, конечно, но и не бюджетники облезлые. Скорей всего, малый бизнес. В прихожей на вешалке женский плащ, мужская кожаная куртка. Федя натянул на кроссовки бахилы, свернул куртку и затолкал в сумку-баул. Открыл ящик небольшого трюмо. Ничего ценного. Хотя… Есть часики, бабская бижутерия, старый смартфон. На всякий случай загрузил в ту же сумку. Если окажется дешевкой – выкинет.

Прошел к ближайшей двери. Толкнул, шагнул в комнату, наступив на мягкий палас.

Ой…

Спаленка. Кровать, шкаф, трюмо с зеркалом. На трюмо пузырь вина, пара бокалов, початая коробка конфет. А перед зеркалом девица. Блондинка. Практически голая. Стринги, лиф. Глазки подводит. Что ж ты, дурочка, дверь не открываешь? Или глухая?

Заметив в отражении гостя в перчатках и бахилах, замирает, потом резко оборачивается.

– Вы кто?!

По здравому смыслу, Феде надо было бы на вопрос не отвечать, а сорваться и бежать, бежать, бежать, пока не стихнут вопли за спиной. Но… Опять победил проклятый животный инстинкт. Мозги отключились напрочь. Голая красотка, глаз не оторвать. Хороша чертовка. Глядишь, что-нибудь и перепадет, если по-доброму.

– Да я тут… Это… Дверь у вас открыта. Я звонил, вы не слышали, наверно.

Может, и прокатила бы версия, если б не перчатки.

Девица бросила тревожный взгляд на шкаф, дверца которого тут же распахнулась, и из него вывалился долговязый чувак в зеленых труселях и с пистолетом в руке.

– Стоять, полиция! На пол!

Ага, сейчас, уже ложусь.

Мозги включились. Рванул Федор без низкого старта, поняв, что попал в западню по жуткому и страшному стечению обстоятельств. Но сейчас не до анализа, надо ноги уносить! Вниз через пять ступенек.

– Стоять!

Выскочил на улицу, помчался сайгаком к парку. Там зеленка, есть где схорониться. Бросил взгляд назад. Не отстают зеленые трусы. К пистолету еще и браслеты добавились.

Отличная, наверно, сценка. Любовник гонится за случайно вернувшимся мужем.

Да, раз уж начался день хреново, хреново и закончится. Забыл Федя про бахилы. Скользнули они на повороте, ушла вперед нога, свалился он аккурат под рекламным плакатом кандидата в губернаторы Новоордынска Ильи Алмазова. «Есть закон! Все остальное – отговорки!»

Тут же подбежал босой мент в труселях, заломал белы рученьки. Прицепил оковами к стойке плаката. А плакат врыт на советь. Не сломаешь.

Законных прав коп не зачитывал. Тяжело дыша, представился.

– Криминальная полиция. Капитан Бердяев. Слыхал про такого?

Не, не слыхал… Да какая теперь разница? Хоть Бердяев, хоть Пердяев…

Матвей отдышался, обыскал квартирника и его сумку. Нашел украденное. Надо протокол начертать, но нет под рукой ни ручки, ни бумаги, ни верхней одежды. Прохожие с подозрением смотрят, версии пошлые строят.

– Значит, так. Сидеть и не дергаться. Попробуешь отстегнуться – убью.

Бегом обратно, в квартиру к блондинке Алле. Та уже оделась, дрожа от страха, пыталась навести порядок.

– Мотя, это вор?

– Да. Квартирный, – довольно ответил Бердяев, натягивая джинсы, – супер! И вещички при нем! Так поперло!

– Но… Он же нас видел… Может, отпустить? Ничего же не украл.

Алле было от чего волноваться. Придется же объяснять мужу, что посторонний мент делал в ее спальне. Да еще в голом виде. И почему она в голом. У Матвея вообще-то тоже пальцы дрожали, пуговицы на рубашке еле застегнул. Нервы, нервы. Не говоря про унижение – он, доблестный офицер полиции, практически лучший в районе опер, прятался в шкафу, словно крот в норе. Потея от страха и лихорадочно прикидывая, как из квартиры незаметно вырваться. Одно дело анекдоты на эту тему рассказывать, другое – самому в шкафу оказаться. Надо ж так попасть. Повезло, что не муж это. И неплохо бы воспользоваться.

– И что? – помрачнел опер. – Он преступник. Рецидивист. Такого с поличным взять – что кредитку олигарха с пином найти. Закон есть закон! Будет сидеть. Против совести не пойду.

– Мотя, ты охерел?! Какой закон, какая совесть?! Меня же Витька с балкона выкинет! А тебя живьем закопает! А я жить хочу! Я слишком молода, чтобы умереть!

– Не закопает… Спокойно. Мне сейчас раскрытия во как нужны, – опер провел ребром ладони по шее, – должность светит. За каждую «палку» землю рою, а тут сама прилетела.

– Ты про какую палку?

– Не ту… Ничего твой Витька не узнает. Я профи. Слушай и запоминай…

Бердяев в двух словах изложил план, затем вызвал подкрепление и помчался к пойманному Целовальникову составлять протокол изъятия ворованных вещичек. Тот не сидел, сложа ноги, пытался вырваться и призывал прохожих принести кусачки или ножовку. И ведь почти уговорил сердобольную бабулю, объяснив, что стал жертвой политических репрессий. Но не судьба.

Сегодня с машиной повезло, приехала быстрее «Юбера». Вечно пузатый Бориска гостеприимно распахнул задний отсек.