Шрифт:
ОПУС ВТОРОЙ
О ТОМ, ЕСТЬ ЛИ СМЫСЛ В БЕССМЕРТИИ, ЕСЛИ ВЫПАДАЮТ ЗУБЫ, ПРИЛИПАЮТ БОЛЯЧКИ И ВЕЧНО НЕ ХВАТАЕТ ДЕНЕГ
Я думаю, зачем пишу, зачем Вливаю блажь в поблёклые страницы? Я перешел какие-то границы В самом себе. Утеряна мишень. Я сам себе, наверно, буду сниться. Как беспощаден этот календарь! Он мне сулит уход от наслаждений Туда, где тошен умудренный гений Комфорта, пышных фраз, где, как и встарь Инфанты, двор, беззубый государь… И я шагаю по краю доски В мир ненавистный и такой любимый, Разодранный, как падаль, на куски, Замученный мурой и жирным дымом. Все лживо, и поэтому так зримо! Когда-нибудь зловещий хоровод Вечнозеленых абсолютных истин Меня в такое пугало зачислит, Что буду я вопить: «Я не такой! Я безыскусный!» Близится покой… Как много нас прошло чрез этот плен Полотен, болей, радостей подложных! Ну что, художник, где же твой треножник? Стоишь один, как будто новый день В который раз впервые открываешь. Ты знаешь то, что ничего не знаешь. ОПУС ТРЕТИЙ
О ТОМ, КАК ТРУДНО ПИСАТЬ ПОРТРЕТЫ КОРОЛЯ ФЕРДИНАНДА, КОГДА ДРОЖИТ РУКА, И ВСЕ ЗАВИДУЮТ, И ИСХОДЯТ ЗЛОСТЬЮ
За что казнишь, мой критик злой? Король в Испании — король, И ничего ты не изменишь. Пиши и красок не жалей. Прикажет — розовой пастелью, Прикажет грязью — не робей! За что казнишь, мой критик злой? Король в Испании — король С такою крупною мошною, Что грех не покривить душою И написать (опять на грех) Его портрет, нет, не портрет, А плод фантазии натужной: Нос удлинить, лоб удлинить, Взгляд омертвелый и недужный Веселой искрой оживить. За что казнишь, мой критик злой? Да, не таков у нас король. Он безобразен, он бесчестен, И низок лоб, и кнопкой нос. Но посмотри на этот холст. На блеск ботфорт, на отблеск перстней, На голубые кружева, На лик, раздумьем обогретый. Что нам дурная голова В сравненье со смятеньем цвета! Что мне король?! Пора весны Давно прошла. Настала осень. Давай-ка, бросим на столы Огнем подернутые кости. Осла на трон! И в рот — дерьмо, Пускай жует его как сено. И ведьма пусть зальет вино В глухую жопу суверена! За что казнишь, мой критик злой? Король в Испании — король. И жизнь пролетела зря. Я жалок. Я казню себя. ОПУС ЧЕТВЕРТЫЙ.
ПЕСНЯ ВЕСЕЛЫХ ИДАЛЬГО, ИМ ПЛЕВАТЬ НА ИСКУССТВО, НО СЛАВА И КРАСОТКИ НЕ ПОМЕШАЮТ…
Франциско — белая ворона — Придурком несусветным был. Писал картины для пижонов, От них мы все зеваем сонно, К тому ж он ром дешевый пил… Да разве в этом счастье, братья? И что картин дурных салон? Превыше пушки дипломатий, Опушки солнечных погон, Зазывный хохот нежных жен, Души томленье, треск распятий, И что, друзья, дешевый ром?! Писать картины стыдно, братья, Услышав горн и шпаги звон. ОПУС ПЯТЫЙ.
РЕПЛИКА АНГЕЛОВ, КОТОРЫЕ ВСЕГДА ПРАВЫ, ХОТЯ ЧАСТО ОШИБАЮТСЯ
Веселитесь, рыцари, Наслаждайтесь, рыцари! Вам еще припомнится В лапках инквизиции. Ох уж как припомнится, Ох уж как запомнится! Солнышко закатится, Помертвеет солнышко… Запоете, храбрые идальго, Чужим незнакомым голосом На чужие и совсем незнакомые вам слова. И поплывете по морю Лжи к берегу Предательства В бухту Подлости, Через Большого Убийства туманные острова. ОПУС ШЕСТОЙ.
ИСПОВЕДЬ ИНКВИЗИТОРА, ЧЬЕ СЕРДЦЕ БОЛИТ, КОГДА ОН РУБИТ ГОЛОВЫ
Мученики догмата, Страждущий народ, По веленью Божьему Просветлеет лоб. Шелестящей глыбой Прошуршат слова. И замрет на дыбе Мыслей кутерьма. Ряс жестока сбруя, Тягостен клобук. Ох, как аллилуйями Поражен мой слух! Мученики догмата, Хмурый карнавал, Зазывает холодом, Стонами подвал. Там зовут, в наручниках Свившись тяжело, Руки всех замученных Именем Его. Где же твоя истина? Пустыри и страх. Вера твоя вышняя? Стершийся пятак. Молишь — не домолишься, Лишь бросает в дрожь На кинжале кровушка, На молитве ложь. На кинжале кровушка, На молитве ложь. Значит, так положено Сочетаньем звезд… Как хорек затравленный, На Христа взгляну, Ворогам задавленным Руку протяну. Руку предававшую другу протяну. Славно я монашество, Сладко предаю. ОПУС СЕДЬМОЙ
О ПОЛЬЗЕ ГОРОСКОПОВ, О ЖАРЕНОМ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ МЯСЕ И О БЛАГОУХАНИИ РОЗ
Какой сегодня странный гороскоп: Луна чудна. Лукавы гиацинты. И дьявол в образе козла Мораль читает о принципах, Трясет разбойничьим копытом И тычет прямо в небеса. Ну что тебе твоя судьба? Бессмертия не завоюешь. Пускай ты дни и ночи воешь — Тебе одна лишь жизнь дана. Ее прожить — как спичку сжечь, Как в спячке все проспать, что есть. И что есть то, что в спячке есть? Как будто мы не можем снова Все перечесть и пережечь, Как будто мы не можем снова… Сегодня странная луна, Но гороскоп внушает радость: Идут прекрасно все дела, Гораздо лучше, чем вчера. Подрежьте волосы, не надо Растить и холить их всерьез. К врачу идите. Кариес Зуб источил. Займитесь садом, Но не срезайте нынче роз. Контрактов больше заключите. Детей сегодня не кормите Своею грудью. Рок зловещ. Диетою пренебрегите. Пишите письма. И простите Своих друзей. Купите вещь Недорогую на дорогу. Не сейте просо и овес. И ради Бога, ради Бога Не подрезайте нынче роз! Хотя известно: тот высок, Кто подрезаем ежедневно, И нужно стричь и удобрять. Но не сегодня! Гороскоп И наши звезды нынче скверны. Сегодня Каина печать На наших судьбах. Рвите груши. Тампоны заложите в уши… Нет, гороскоп сегодня хуже, Чем был вчера. Тревожно мне. Треножник пуст, в окне картина: Сжигают ведьму дикари, Кретины в масках, арлекины! Не дашь девчонке двадцати, И хороша! Темно от звона, О, замолчите, звонари, Мне из-за вас не слышно стона, Не видно огненных волос… А запах жареного тела Так удивительно похож На дух баранины. И даже Напоминает запах роз… О, святотатец! Торквемада Дитя в сравнении с тобой! Мы все мучители душой Без исключенья. Торквемада Хоть честен в помыслах своих, Не лицемерит, не бубнит, Что нынче роз срезать не надо, Что надо сеять, надо печь, А розы подрезать не надо, И лучше девушек не жечь. Пожалуй, точка. Рассчитываю на продвинутый интеллект современников, которые в умопомрачительных блэкаутах и тонких, как пальчики Суламифь, намеках легко опознают Самого-Самого в испанском короле и прочую клыкастую свиту.
Ныне История забыта.
Но рано или поздно справедливость будет восстановлена.
Уже тикают другие часы, меняются конфигурации и федерации.
Нет ничего старого под солнцем.
Впрочем, нет и нового.
Что прискорбно, однако.
Глава шестая, зануднейшая: дама выбирает колготки, а рыцарь размышляет о гульфике
Дай мне руку, иначе я упаду Так скользко на этом льду…
Она понятливо улыбнулась и наклонила свою блондинистую головку (внутри меня уже клокотал вулкан — только бы не расплескать, донести, как тарелку горячих щей, полученную у ротного повара!).
Я остановил кэб, галантно отворил дверцу и попросил доставить нас до моей гостиницы, там находился недурственный бар, — зачем ума искать и ездить так далёко? По дороге я узнал, что девицу зовут Розмари, работает она моделью в ночном клубе (понятное дело), а живет около Стратфорда-на-Эйвоне. В баре мы заказали по бокалу божоле (тут мой Везувий грозил уже засыпать лавой всю Помпею), и, одним глотком испив чашу, я предложил продолжить пир в моем номере с богатым мини-баром.