Шрифт:
Очнулась она в маленькой комнатке, где было жарко, как в пустыне Сахара. Гнусно пахло нашатерем. Таня лежала на жесткой кушетке, а Жилин сидел рядом на стуле и размеренно колотил ее по щекам, будто совершал неприятную, но привычную работу.
— Пришли в себя? — спросил он, не скрывая раздражения. — Я же предупреждал…
Таня полежала, гляда в потолок, и села, опираясь на руку Жилина. Тошнота прошла, мысли были ясными и не вызывавшими сомнений.
— При чем здесь ураган? — сказала она. — Аркашу убили.
Глава третья
— По правде говоря, — сказал Жилин час спустя, когда они сидели в его кабинете в городской прокуратуре, и протокол, написанный рукой следователя, был уже отдан на перепечатку, — по правде говоря, мне кажется, Татьяна Мартыновна, что вы чего-то не договариваете. Я не включил в протокол ваши слова об убийстве, извините. И вы понимаете — почему.
— Да, — безнадежно кивнула Таня. — Я понимаю. У вас много дел, и вам просто недосуг возиться…
— Глупости, — резко сказал Жилин. — По-моему, вы там в Израиле думаете, что в российских органах правопорядка работают сплошь бездельники и…
— Нет-нет, — торопливо сказала Таня. — Ничего такого я не… С чего вы взяли? Но действительно… Почему вы должны, если… Мало ли что мне кажется… Женская интуиция…
Жилин покачал головой.
— Нет, Татьяна Мартыновна. Когда вы увидели… м-м… тело, то, насколько я понял, обратили внимание на нечто, ускользнувшее от внимания судмедэксперта. Но мне сказать не хотите. Почему?
— Потому… Господи, это не имеет отношения… Впрочем…
Таня сжала ладонями виски, боль, пульсировавшая в лобных долях, от этого не стала слабее, но стала чуть более локализованной. Во всяком случае, не мешала думать.
— Скажите, — морщась, проговорила Таня, — допустим, что лицо… Ну, случилось бы так… ураган ведь, мало ли… В общем, если бы лицо было…
— Обезображено, — подсказал Жилин.
— Да… Тогда ни я, ни Тамара Евсеевна не смогли бы опознать… И только по особым приметам… Верно?
— Верно. И что же?
— На груди Аркаши была совершенно особая примета, когда мы учились в институте, он сделал татуировку, вот здесь, под сердцем, обычно там не делают… Свой зодиакальный знак. Он Рыба. Я любила…
Таня замолчала, ей совсем не хотелось продолжать. Она любила целовать это место, его было так удобно целовать, когда лежишь рядом, и рука Аркадия обнимает за плечи, и знак Рыбы, будто знак судьбы перед глазами, и нужно только прижаться губами и…
Не нужно об этом.
— Так что же? — нетерпеливо сказал Жилин и посмотрел на часы.
— Ветка… Рана… Ну, в общем, знака больше нет. И нет других примет, по которым… И если бы лицо…
— Но лицо сохранилось, верно? — Жилин встал, он уже понял ход мысли Тани, все это женские глупости, господи, зачем он только тратит на эту женщину столько времени? Опознала, ну и ладно, сейчас принесут протокол.
Секретарша вошла именно тогда, когда Жилин подумал: «Хорошо бы поскорее», он проглядел два листка, все было нормально, и сказал Тане:
— Прочтите и распишитесь. Тело для похорон можете забрать из морга завтра с утра, договоритесь с Мухиным.
Таня взяла ручку и поставила на обеих страницах свою подпись. Только после того, как она положила ручку на стол, Таня поняла, что расписалась почему-то на иврите. Она и в Израиле почти никогда этого не делала, привыкла к своей подписи, которую сама придумала в детстве… Почему вдруг?..
— Видите ли, — сказала она, — мы с Аркадием учились на матмехе, он стал программистом, одним из лучших в России, если вы этого не знали… А может, и вообще лучшим. А я занялась статистикой. И мне не нравится, когда человек получает рану в то единственное место на теле, по которому его можно опознать.
— Есть и лицо, — подсказал Жилин, вставая.
— Да… Вероятность случайного поражения именно этой небольшой площади, — продолжала Таня, — учитывая площадь тела, ну, скажем, полпроцента или меньше. Статистически три сигма уровень за то, что это не случайное событие…
— Если так рассуждать, — сказал Жилин, протягивая Тане подписанный пропуск, — то выигрыш в лотерею еще менее вероятен, но кто-то ведь выигрывает.
— Я — никогда, — пробормотала Таня, — И Аркадий тоже… И вот еще… Вы не подумали о том, чего испугалась Тамара Евсеевна? Почему ее нигде не могут найти? Почему она, узнав сына, исчезла?
— Стресс…
— Да? Но она нашла в себе силы позвонить мне в Израиль. Вам не кажется, что она знала о сыне больше, чем хотела сказать? И увидев его, подумала то же, что подумала я, но у нее было к тому больше оснований?