В любом случае у Гардарики есть три относительно явных противника. С хазарами все понятно — с ними я не поделил территории и соседей-данников. С Византией не все понятно. Вроде я с ними не пересекался интересами, по крайней мере, официально. Еще больше вопросов с Римом — чем им-то я помешал, не понятно. В конце концов, я ведь мог дать всем заинтересованным сторонам гарантии беспрепятственного прохода торгового пути «из варяг в греки» за символическую мзду. Но, видимо, они решили идти путем принципа «разделяй и властвуй». Что же, преподнесем им сюрприз и нанесем визиты вежливости.

Новость о последующем после Царьграда, походе на хазар, понравилась всем. На этой замечательной ноте военный совет был закончен. Командиры покинули мой шатер. Я вышел вслед за ними и встал рядом с Агой.

Жуткая боль в районе солнечного сплетения выбила дух из меня. Краем сознания я заметил торчащее древко стрелы в своей груди.

Что, опять? Да сколько же можно меня убивать, сволочи, косорукие?

Глава 10

Территория племени угров на берегу Днепра, весна 827 г.

Очнулся я уже в шатре. Лагерь кипел. Шум снаружи был такой, словно меня убили. Я осмотрел себя и вздохнул с облегчением. А Добрыня молодец, все же. Кольчуга, которую он мне подарил, спасла меня от смерти. Наливающаяся цветом огромная ало-фиолетовая гематома в центре груди чуть припухла. Приглядевшись, я заметил, что синяк получился красивый, повторяющий узоры кольчуги.

Надо будет дать по шее тем, кто покушался на меня. Неужели до них не дошло еще, что меня не убить просто так. Сколько уже у меня было ранений — все пережил. В голову надо целиться. Хотя, ладно, обещаю даже, что помилую того недоросля, который попал мне в грудь, а не в глаз.

В шатер вбежал Эдик. За его спиной маячил Ага. Снаружи доносился гул голосов.

— Жив, — успокаивая дыхание, произнес Метик.

Он подошел ко мне, цокая и приговаривая о моей незавидной участи попаданца. Ага поднял вверх большой палец, показывая свой щербатый оскал. Переживает великан за своего подопечного.

— И как тебя угораздило? — промычал Эдик, расстегивая мою рубаху и разглядывая огромный синяк.

Лекарь помог снять рубаху с кольчугой. Кафтан мне предварительно сняли ранее. Оказывается, Эса и Ага втащили меня внутрь шатра. Стрела не смогла пробить кольчугу, но застряла в кольцах кольчужной рубашки. Небольшая царапина — это все, что чего смог добиться незадачливый убийца. Убедившись в том, что я жив, Эстрид кинулась на поиски злоумышленника. Судя по шуму вне шатра, она навела нешуточный шорох.

— А я при чем? — хмыкнул я, — Это все поиски злых сил.

— Угу, а ты не при делах, да? — улыбнулся Эдик.

Лекарь потрогал вспухший синячище и полез в свою наплечную сумку. Он достал кожаный бутыль с явным запахом спирта и какой-то горшочек. Второй сосуд вонял ужасно. Нет, не ужасно — отвратительно.

Я вспомнил, как однажды на заводе шеф притащил некий заморский деликатес и пригласил меня на обеденный перерыв отведать яство. Отношения с ним у меня были очень хорошие, поэтому я не ожидал такой «подставы». Заморским деликатесом был сюрстрёмминг — шведский национальный продукт, представляющий собой консервированную квашеную сельдь.

Потом я узнал историю возникновения этого «блюда». В одной из шведских войн, у осажденного города было тяжелое положение и возник недостаток запасов соли. В связи с этим сельдь засаливалась с меньшим количеством соли, что нарушало нормальный процесс консервирования, и продукт начинал бродить. В обстановке войны и голода забродившая сельдь стала употребляться в пищу. Ко всеобщему удивлению, по вкусу она совсем не напоминала тухлятину, а кому-то ее кисловатый привкус даже понравился. Рыба не протухла, а «прокисла». О новом блюде пошли слухи, и, поскольку соль стоила недёшево даже в мирное время, то в Северной Швеции, где было нелегко достать свежие продукты, у бедняков «заквашивание» сельди стало распространённым способом ее консервации.

Когда мой руководитель только начал открывать консервы, у меня начались позывы, которые за малым не заставили опорожнить содержимое желудка. Я вылетел из кабинета шефа со скоростью света. С тех пор я никогда не соглашался на приглашения отведать деликатесы.

Сосуд, открытый Метиком вонял чем-то похожим.

— Эд, выбрось эту гадость, — загундосил я, закрывая рукавом нос.

— Что? Глаза режет? — усмехнулся он, продолжая снимать крышку с горшочка, — лекарство на то и лекарство, что должно лечить, а не пахнуть фиалками.

— Лекарство — лечит, — сказал я, стараясь не дышать, — а не убивает носовые рецепторы.

— Что, так сильно воняет? — удивился товарищ-попаданец, пытаясь скрыть ухмылку.

— Да чтоб тебя… Убери, прошу.

— Да все, я уже закончил.

Обработав спиртом место пореза, Метик измазал белую ткань этой кашеобразной дрянью и приложил к моей груди. Эдик обмотал мою грудь бинтами.

— И что, теперь мне все время с эти ходить, — кивнул я под нос, кривясь от удушливого запаха этого мерзкого лекарства.