Безусловно, госсекретарь Лансинг принимал эти трезвые голоса к сведению и с тревогой и множеством опасений следил за ходом событий в России. После разговора с возвратившимся Рутом в августе он написал Вильсону докладную записку, в которой выразил свой скептицизм относительно сохранения власти Временным правительством и высказал сожаление по поводу случившейся революции (Воспоминания Роберта Лансинга. Нью-Йорк, 1935. Записка от 9 августа 1917 г.). Несколькими месяцами раньше, докладывая о петроградских беспорядках 3–4 мая, американский консул Норт Уиншип сообщал нечто аналогичное: «Недоверие к союзникам и чувство вынужденности продолжать неприятную и утомительную войну, которая проповедуется столь открыто, стали скрытой причиной всех событий 3 и 4 мая» (из телеграммы № 300 от 8 мая 1917 г.).

Атмосфера оптимизма, которую излучала миссия Рута, постепенно сходила на нет. Несомненно, и сам президент разделял часть беспокойства госсекретаря, но теперь ему оставалось лишь продолжать политический курс, заложенный в марте и апреле. Какой бы бесперспективной ни казалась ситуация в последние недели существования Временного правительства, никогда нельзя быть полностью уверенным, что все, так или иначе, не разрешится само собой. Конечно, разумно предположить, что политическим перспективам Временного правительства уже бы не помогли изменения американской политики. Отсутствие уверенности и колебания в отношении желательности дальнейшей американской поддержки до последней минуты сделали свое дело.

Таким образом, правительство Соединенных Штатов, взяв на себя обязательство проводить фиксированную, узкую и безальтернативную политическую линию, уже не имело иного выбора. Ему оставалось лишь неуклонно следовать этой линии, пока собирались грозовые тучи, скрывающие растущие опасения. В конце концов, полная катастрофа смела все предположения, лежащие в основе этой политики, и создала на глазах у всего мира совершенно новую ситуацию. Ее политическое «неудобство» заключалось в том, что она предполагала предоставление различных форм помощи России еще долгое время после того, как эта помощь уже не могла играть какую-либо реальную роль для продвижения поставленных целей, при этом продолжалась разработка соответствующих программ. Но гораздо более серьезным оказался тот факт, что это печальное и затруднительное положение не позволяло вашингтонским лидерам завоевать доверие российской общественности и стимулировать публичную дискуссию, которая была так необходима, если бы люди оказались готовы к худшим последствиям.

Таким образом, получалось, что в значительной степени неподготовленная американская общественность и правительство были частично предупреждены, но все еще находились в некотором замешательстве и колебаниях. Степень их ошеломления превзошла все возможные границы, когда оказалось, что в ноябре 1917 года бразды российского правления выскользнули из рук премьера Керенского и были захвачены бандой радикальных фанатиков, о которых слышали лишь только то, что они придерживались самых подстрекательских социалистических взглядов и яростно выступали против продолжения военных действий Россией.

Прежде чем мы обратимся к деталям этого болезненного пробуждения, было бы неплохо взглянуть на некоторых личностей, наиболее заметных в предстоящем столкновении между Соединенными Штатами, находящимися в состоянии войны с Россией, охваченной агонией социальной революции.

История раннего периода советско-американских отношений, как и любая другая длительная фаза дипломатической истории, образно говоря, представляет собой некую ткань, в которой отдельные личности проявляются как нити, некоторое время несущие свою долю нагрузки и в какой-то момент исчезающие, порой довольно внезапно, передавая бремя другим. В целом эти личности будут представлены и рассмотрены по мере их появления на исторической сцене. Пока же остается необходимость представить тех, кто уже на ней находился в то время, когда началось это повествование, ибо без некоторого знания их прошлого и особенностей подхода к проблемам рассказ потеряет большую часть своей значимости.

В эту категорию попадают в основном крупные государственные деятели с обеих сторон, а также главные фигуры официальной американской общины в России. В обычных обстоятельствах аналогичное упоминание пришлось бы сделать и о членах официальной русской общины в Соединенных Штатах, но в данном конкретном случае такая необходимость отпадает, поскольку российское официальное сообщество в Вашингтоне в целом отказалось признать советское правительство и уж тем более ему служить и, таким образом, не могло сыграть непосредственной роли в советско-американских отношениях. Здесь требуется сделать исключение для последнего посла Временного правительства в Вашингтоне Бориса Бахметьева [5] , чья необыкновенная проницательность и рассудительность завоевала доверие многих американцев и позволила ему выступить в роли неофициального советника различных американских государственных деятелей, пользующихся немалым влиянием.

Итак, к главным государственным деятелям с американской стороны, участвовавшим в первичном построении советско-американских отношений, относятся Вильсон и Лансинг, с российской – Ленин и Троцкий, не нуждающиеся в отдельном представлении для читателя. Их соответствующие реакции на проблемы российско-американских отношений лучше оставить в событийном отражении, составляющим основу этого повествования. Однако есть несколько замечаний, касающихся соответственного опыта и собственно личностей этих людей, которые могут оказаться уместными на данном этапе.

Хотя Вудро Вильсону уделялось большое внимание в американской исторической литературе сразу после его смерти, полная картина его сложной и утонченной политической личности только сейчас начинает проявляться в свете более интенсивного и тщательного изучения, проводимого в последнее время. Автор надеется, что некоторые нюансы его конфронтации при столкновении с российской проблемой по мере их появления в этом повествовании внесут некоторый вклад в полноту и богатство в личностный портрет этого президента.