Шрифт:
В этот момент слова Монаха превратились в какой-то неразборчивый гул. Я видел, как шевелятся его губы, но не понимал ни слова. А потом еще словно бы отдаляться стал. То есть, сидел, вроде, на том же месте, но при этом будто назад улетал. И длилось это до тех пор, пока мужчина, комната и дом не уменьшились до размеров точки, а потом и вовсе исчезли.
А я остался один в окружении языков Пламени. Которые вдруг заговорили все разом.
— Слабый!
— Должен!
— Уходи!
— Спасти!
— Убей!
— Следуй!
— Надежда!
— Игра!
— Мщение!
Понять, чего они от меня хотят было невозможно. Каждый лепесток касался моего — я тоже стал таким — и чего-то требовал. Вразнобой, но одновременно. Галдеж этот причинял физическую боль и сбивал с толку.
— Что вам нужно? — заорал я.
У меня не было ни рук, ни ног, ни рта, ни ушей, но я каким-то образом мог слышать, говорить и взаимодействовать с окружающими меня языками огня. Когда понял это, то тут же попытался отдалиться от них. По началу мне это удалось, но вскоре они вновь настигли меня, жаля и чего-то требуя.
— Урил!
— Предательство!
— Знает!
— Найди!
— Мщение!
— Накажи!
— Убей!
И вдруг все сказанное ими, вся эта какофония раздерганных слов, сложилась в нечто осмысленное. Более того, я вдруг понял, что это ко мне обращается сам Шахат. Осознание этого было последним, что я помню. Сразу на этом месте я вырубился. Исчезли все языки Пламени, включая мой. И осталась лишь тьма.
Глава 15
Четыре всадника
Проснулся я в уже знакомом месте. В гостевом доме, где ночевал — сразу это определил стоило заметить знакомые часы над телевизором. Одетый, но лежащий на кровати. Судя по всему, когда я вырубился, Монах и его люди перенесли меня сюда, выяснили, что жизни опасность прямо сейчас не угрожает, и оставили в покое.
Но не одного. В уголке, свернувшись на кресле, как кошка, дремала Настя. Похоже, ее приставили следить за мной. И докладывать, если состояние изменится. Занятие довольно скучное, так что не удивительно, что она вырубилась.
Да и времени, опять же, прошло немало. Несколько часов, а то и весь день, если судить по характерному вечернему солнцу.
Будить «сиделку» я не стал. Как и сам — спешить вставать. Убедившись, что цел, могу двигать руками, ногами и шеей, я решил обдумать то, что со мной произошло. И то, как с этим жить дальше. И с самим фактом провала в видение с языками Пламени, закончившемся потерей сознания. А еще тем, что эти самые лепестки огня я до сих пор видел.
Именно видел. Стоило мне только закрыть глаза, как они сразу вставали перед внутренним взором. Четыре штуки. Разного размера, цвета и яркости. Горели они отдельно от моего Пламени — его я уже ни с каким другим спутать не мог. Тянулись к нему, но не соединялись.
Версий, что эта за странь, было не слишком много. Одна, если уж совсем честно. Похоже, я видел осколки личности того самого Шахата, которым меня все считали. Личности раздробленной, стремящейся восстановиться и снова сделаться цельной, но постоянно терпящей неудачи.
Похоже, восемнадцать лет назад сущность Губителя действительно была уничтожена той самой Целлой (кто бы она не была) и ее Печатью Гнева. Разбита на маленькие кусочки и отправлена в небытие. Но каким-то образом не исчезнувшая в нем. Частично — пробудилась во мне. От этого я получил новые для себя черты характера, и кое-какие знания. Остальные же фрагменты личности Шахата так и не смогли встроиться в новое тело. И, насколько я понимал, уже не никогда смогут этого сделать.
Зато они смогли среагировать на какой-то триггер в словах Монаха во время нашего с ним разговора, и попытались выйти на контакт с основным Пламенем. Им нужно было что-то сообщить мне, что-то очень важное. Правда, с этим у «крестражей» Шахата тоже все не задалось — я почти ничего не понял.
Зато понял кое-что другое. Призрачные лепестки огня были… как бы это сказать… Чертами личности Губителя, вот! Или, быть может, сильными эмоциями, а то и вовсе — принципами, которые вели потомка элохим по жизни. Изолированными друг от друга, с обрывками памяти. Как-то так.
Вновь закрыв глаза, я всмотрелся в осколки души Губителя. Багрово-красный, пляшущий, будто его постоянно бьют сильные порывы ветра. Но всегда выпрямляющийся и на короткий миг обретающий облик клинка. Глядя на него, я понимал, что вижу Гнев Шахата. Именно он постоянно требовал кого-то убить и кому-то отомстить.
Второй я решил назвать Силой. Он был светлее, ближе к рыжему, с проблесками голубого. Горел ровно и мощно, и походил на огонь газовой комфорки. Сколько бы невидимый ветер не бил по нему, этот язычок Пламени почти не дрожал. По самому краю ходили какие-то сполохи, но основа била вверх, словно столб.