Шрифт:
Но скрыться ему не удалось. Не успел он сделать и шага, как что-то крепко обхватило его и подняло в воздух.
— Ах ты негодный мальчишка! — воскликнула мама, прижав его к груди, все-таки сумел выбраться из манежа!
Щелкунчик
Приходит ко мне сосед Вовка и приносит Щелкунчика.
— Что это? — спрашивает.
— Это щипцы такие, орехи колоть.
— Но он живой, как им колоть?
— Вовка, не говори глупостей. Щипцы не бывают живыми. Их на заводе делают.
— Почему же тогда он теплый?
Потрогал я и чувствую, что действительно теплый Щелкун.
— Наверное, — говорю, — это специальные щипцы, для холодной погоды. Попробуй, когда мороз, за железо схватиться — враз приморозишься. А это щипцы с подогревом — щелкай сколько угодно.
— А еще он ходит сам по себе. Зачем щипцам ходить?
— Простым щипцам ходить не нужно, но это, должно быть, последняя модель. Там внутри кибернетика и полупроводники. Вот ты уронишь орех, он под шкаф закатится — и не достать. А если есть такие самоходные щипцы, то их пустишь, и они орех достанут.
— Все равно, — говорит Вовка, — он живой. Он разговаривать умеет.
— Так почему он не говорит?
— А чего с тобой, таким, разговаривать? — спросил вдруг Щелкунчик, спрыгнул со стола и вышел из комнаты.
— Меня подожди! — закричал Вовка и побежал за ним.
А я остался думать, каким образом умение разговаривать может помочь колоть орехи.
Щупальца жизни
Хлистопил был храбрым хлебателем, однако и он испугался, когда по надшкирнадью затрепыхало. Затреп был не особенно гризким, но шманцы против обыкновения вели себя неспокойно, а надо быть совершеннейшим марципулом, чтобы не обращать внимания на такой явный признак всеобщего мандража.
И верно. К междутравью налетел бешеный кош. Хлистопил к тому времени уже давно засмунился и мог даже позволить себе, пожертвовав двенадцать старых гляделов, которые все равно пора перечапивать, понаблюдать за кошением.
Кош был великолепен! Поперву вдоль кирити подздвигнулись многочисленные свиты, с нежным сипением размудрились лагры, но немедленно смазались — и все покатилось. Пожалуй во всей округе не осталось ни одного спокойного чандыра; кроткие шманцы тонкими заколюками раздирали зазевавшегося молодого хлебателя, даже по бесчувственным и словно неживым чурам пробегали разноцветья. А над всем и внутри всего слышалось страшное и такое притягательное корлотанье бешеного коша.
Кош еще не вошел в полную силу, а Хлистопил уже чувствовал, как падает давление в гляделах. Потом они сморщились и, отделившись от осей, улетели.
Когда засмун распустился — коша уже не было. Хлистопил опхихнулся и побрел по средомью, машинально сгербая эразмы. Потом остановился возле пострадавшего хлебателя, которому еще не скоро предстояло гигеироваться, и задумался второй или, быть может, третий раз за свою жизнь.