Ожесточённый ветер, с которым я боролся, был так силён, будто хотел сдуть меня назад, в Стокгольм. Белые густые хлопья гипнотизирующим потоком устремлялись мне навстречу, будто говоря: «Ты едешь не туда!»

Ничего, говорил я себе. Пусть. Я не остановлюсь. Я буду ехать дальше, доберусь до детдома в Кроксберге и поставлю Кольстрема к стенке. Или погибну при этой попытке.

Вдруг снежный вихрь разом стих, и передо мной из боковой улицы вырулила снегоуборочная машина. Отбрасывая на обочину фонтан снега и рассыпая по дороге соль, она катилась передо мной, и мне оставалось лишь следовать за ней.

Наконец дело пошло. Снега больше не было и стало светать. Последние километров двадцать до Кроксберга и до детского дома, расположенного за пределами города, я ехал по нормальному шведскому зимнему ландшафту, и солнце, усталое и бледное, уже поднялось над горизонтом. Часы на арматурной панели машины показывали без десяти девять, когда я остановился у здания, которое в последний раз видел четверть века назад. Я ехал без остановки шесть часов, и бак почти опустел.

Все эти годы я пытался вытравить из памяти воспоминания, но они всё ещё были при мне, и я узнал то, что увидел. Правда, всё теперь казалось меньше. И двор, который тогда был просто хорошо утоптанной землёй, теперь заасфальтировали. Широкая лестница к входной двери во внутреннем углу Г-образного главного корпуса теперь была с перилами. Вообще, здание казалось свежепокрашенным, на крыше я заметил спутниковую антенну.

Я устал и был измучен, но вместе с тем настолько полон ярости, что адреналин, казалось, переполняет меня. Другими словами, я был невменяем.

Это было хорошим состоянием для того, что я задумал.

Я достал из-под сиденья пистолет, сунул его в карман куртки и только после этого вышел из машины. Припарковался на улице перед въездом, ограниченным двумя кирпичными столбами. В моё время это были покосившиеся деревянные балки.

Но, несмотря на всю косметику, всё осталось прежним. Главный корпус затенял двор своей нависающей крышей, словно большая, голодная пасть, и окна поглядывали всё так же тупо и подслеповато. По правую руку от здания располагался директорский дом, маленький, обветшавший, и сад в сторону улицы был такой же заброшенный, как и раньше. Окно в спальню, под которым я подслушивал свидания Руне Кольстрёма с одной из дам-общественниц, пока не научился убедительно подражать сопутствующим звукам. Я посмотрел на основной корпус, поискал окно, у которого стояла моя кровать. Третье окно справа. Мальчишки спали на первом этаже, а девочки под крышей. Сидя под открытым окном директорского дома, я видел других мальчишек и ждал, когда они подадут мне знак, что Кольстрём со своей любовницей выходят из дома во двор…

Что стало с ними со всеми?

Я прошёл на несколько шагов вперед и осмотрелся. Было тихо. В понедельник в девять часов утра, вообще-то, должны уже начаться уроки, но окна были тёмными. В следующий момент я сообразил, что времена, когда школьники разных возрастов занимались в одной классной комнате, пожалуй, давно прошли. Теперь, наверно, по утрам приезжает автобус и увозит школьников в ближайший городок.

Тем лучше.

Прежняя надпись у звонка – «Руне Кольстрём, детский дом Кроксберга» – выцвела за все эти годы. Я позвонил.

Никакого движения. После второй попытки тоже.

Я подумал о каком-нибудь ломике, которого у меня не было, и оценил состояние двери. Сегодня я не стал бы аккуратно вскрывать замки. Здесь и сейчас самым подходящим средством была грубая сила. Без сомнения, для этой двери хватило бы одного крепкого пинка, но это наделало бы много лишнего шума.

Может быть, в хлеву за домом найдётся подходящий инструмент? Я отступил от двери и двинулся вокруг дома. Вот старый гараж, по-прежнему запертый на цепь и висячий замок, с которым справился бы и десятилетний мальчишка с огрызком проволоки. Но хлева, где раньше у нас жили козы, пони, куры и кролики, больше не было. На этом месте стоял навес с велосипедами и было что-то вроде игровой площадки, насколько можно было определить под слоем снега.

И здесь кто-то был. Сгорбившись, навстречу мне шёл седой мужчина. На нём было лёгкое коричневое пальто.

– Добрый день, – буркнул он. – Что вам угодно?

– Я ищу Руне Кольстрёма, – сказал я.

– Он перед вами.

Я осёкся. Неужто это был Руне Кольстрём? Этот хилый старичок в очках, не достающий мне до подбородка? Я пригляделся: да, это был он, несомненно. Его лицо я узнал бы где угодно – просто я не ожидал увидеть это лицо на таком тщедушном теле.

Конечно. Я-то вырос. Не только сам дом, но и его директор должны были казаться маленькому Гуннару Форсбергу значительно больше, чем они оказались сегодня. Тогдашний великан в действительности был карликом. Уму непостижимо.

– Я из «Рютлифарм», – сказал я автоматически. – От господина Хунгербюля.

– А, да? – По его лицу скользнула обрадованная улыбка. – Что, наши испытательные работы теперь продолжатся?

Я отрицательно помотал головой.

– Нет, – сказал я. – Я приехал за девочкой.

Кольстрём наморщил лоб.

– За какой девочкой?

– За той, которая живёт у вас с начала октября. Мне сказали, что вы в курсе.

– У меня тут живёт много девочек. Но чтобы с начала октября?.. – Он поглядел на меня, недоверчиво сощурив глаза. Они у него не изменились, и по спине у меня пробежали прежние мурашки страха. – А кто вы, вообще, такой? – спросил он.

О'кей, хватит играть в эти сопливые прятки. Я достал пистолет, шагнул к нему и прижал дуло к его горлу – одним стремительным движением.