Я закончил телефонный разговор, воззрился в серый ноябрьский день и люто выругался. Димитрий был лучшим хакером, какого я когда-либо знал. Прямо-таки гениальным. Сейчас бы мне очень пригодилась его помощь.

Но он, конечно, оказался недосягаем. Как всегда. В какой уже раз весь мир ополчался против меня.

Некоторое время я сидел в нерешительности, предаваясь мрачным мыслям, как вдруг по каким-то причинам мне снова вспомнилось имя Рето Хунгербюля. Если подумать, в его сейфе хранились довольно нечистые дела. И стоило задать себе вопрос, что, собственно, известно об этом человеке.

Я взялся было за телефон, но потом сообразил, что этот звонок, пожалуй, надёжней будет сделать из автомата, чтобы невозможно было определить номер звонившего.

Я даже нашёл телефонную будку, из которой ещё не выкрали телефонную книгу. Что, правда, не играло роли, поскольку номер телефона «Aftonbladet» был всё тот же.

– Будьте добры, газетный архив, Андерса Остлунда, – попросил я, когда мне ответил центральный коммутатор.

Меня соединили, но голос, который я услышал, принадлежал не Остлунду и не той ленивой пышногрудой практикантке.

– Андерс Остлунд здесь больше не работает, – объявил мне ворчливый женский голос.

– Быть того не может, – сказал я. – Я был у него вчера днём, и он работал.

Если иметь в виду то, чтоАндерс Остлунд понимал под работой.

Она обстоятельно откашлялась.

– Ну, я знаю только, что он увольняется в конце года, а пока отгуливает остаток своего отпуска. Вчера у него был последний рабочий день.

Увольняется? Андерс Остлунд, которому осталось до пенсии всего ничего?

Я повесил трубку с отчётливым чувством, что всё это не случайно.

Когда я вернулся в свой пансион, из кухни доносился громкий звук телевизора. С телевизором у меня нет ничего общего; он выбивает меня из колеи, и я потом не могу спокойно спать. Наверное, надо с младых ногтей привыкнуть к быстрой смене картинок, а у меня такой тренировки не было. Только я собрался укрыться в своей комнате, как вдруг из потока слов вынырнуло имя: «Профессор Хернадес Круз…»

Тут я должен был хотя бы взглянуть.

Вопреки моим ожиданиям, на кухне, вперившись в чёрно-белый телевизор на холодильнике, сидела не хозяйка, а худой мужчина с тёмной окладистой бородой. На нём была белая рубашка со складками на груди, какие обычно носят со смокингом, и он руками ел нарезанную ломтиками кольраби, что я определил лишь со второго взгляда и по запаху.

– Нобелевская лауреатка, – сказал он вместо приветствия и указал на экран.

– Да? – сказал я, глядя на тусклый экран. Ведущий, который показался мне смутно знакомым, и темноволосая, рослая и уже далеко не юная женщина сидели за треугольным столом друг против друга и вели беседу по-английски. Внизу шли шведские титры, значит, передача шла в записи, а не в прямом эфире.

– Задавались ли вы когда-нибудь вопросом, – со спокойными жестами говорила женщина, – как, собственно, возникает сексуальное притяжение?

Всё с ног на голову. Разве не задача интервьюера задавать вопросы, а её – отвечать на них? Но ведущий лишь двусмысленно осклабился и подыграл ей:

– Ну, я могу исходить, естественно, лишь из собственного опыта, но для меня сексуальное притяжение начинается с того, что я встречаю красивую женщину…

В студии раздался смех.

Бородач за кухонным столом вытер руку о брюки и протянул её мне.

– Вы новый жилец, не так ли? Меня зовут Толлар. Моя комната рядом с вашей.

Я поколебался, но пожал его руку.

– Гуннар Форсберг. – Я кивнул на экран. – И что здесь происходит?

– Старое интервью. – Толлар взял очередной ломтик кольраби. – Лет пять назад она получила награду в Англии. Тогда и давала интервью. На следующей неделе она приедет в Стокгольм.

– Понятно, – сказал я.

– Верю вам на слово, – улыбнулась темноволосая женщина, когда смех публики иссяк, – но я имею в виду другое. Я хотела знать, задавались ли вы вопросом, как сексуальное притяжение входит в вашу жизнь? Вспомните детство. Когда вы были ребёнком, девочки казались вам противными. Вид голой женщины был чем-то странным, если не отталкивающим. Одна только мысль о «мокром» поцелуе была вам омерзительна. Вы наверняка уже тогда замечали, что член у вас время от времени затвердевает, но мысль воткнуть его в таком состоянии в тело другого человека была вам крайне отвратительна. Как я уже сказала, так было с вами в возрасте лет восьми или десяти. Несколько лет спустя всё приняло совершенно другой оборот…